Шелковые глаза (сборник)

Ему было пятнадцать, а ей четырнадцать. Она была дочкой фермера-арендатора. Жила чуть дальше, у реки. У нее были темные волосы и вид дикого зверька, который часто бывает у девочек, растущих на природе. Он же был тощим верзилой, «облаченным простодушной честностью и белым льном», точнее, белым тиком, поскольку тем летом в Данхилл-Кастле стояла дьявольская жара. Они начали с совместной рыбалки, ловили почти ручных форелей поместья (почти ручных, но строго запрещенных), и, ощущая в своей ладони их ледяное и ужасающее биение, Стивен испытывал любопытное чувство: удовольствие от запретного и, гораздо более смутное, разумеется, желание другой, столь же неистовой, но не такой холодной, как эта, добычи. Фэй смеялась над ним, смеялась над его выговором, над его прыщами, над его неуклюжестью. Всегда приходила первой в их безумном беге наперегонки. Она была полной Неизвестностью, одновременно настоящей натурой и женщиной, то есть всем тем, чего он не знал, а впрочем, имел весьма мало шансов узнать. Но тем летом, тем единственным летом, в первый и последний раз в своей жизни Стивен испытал чары Данхилла и восхитился его красотой, просто потому, что Данхилл был покрыт листвой, чтобы ложиться, наполнен сеном, чтобы прятаться, а эта почтенная прогалина вдруг стала в летнюю жару местом тайных наслаждений.

То, что должно было случиться, случилось в конце одного долгого дня. Прежде чем поцеловать его, Фэй назвала его по имени, Стивен, и ему на мгновение показалось, что он в первый раз слышит собственное имя. Оба были совершенно беспечны, поскольку прекрасно сознавали, что это лето наверняка будет единственным; и оба ни на миг не испытывали друг к другу ни малейшей сентиментальной склонности: она была цинична, потому что уже смирилась, а он просто шалел от своего наслаждения. Лето проходило. Благодаря солнцу и уже опытным ласкам Фэй прыщи Стивена исчезли, его неуклюжесть превратилась в силу, а собственная ложь казалась ему столь же нормальной, как правда. Невозможно описать красный ад детской любви. Окруженные, обложенные со всех сторон сторожами угодий, родителями, кузенами, охотниками и прочими обитателями этих мест, Стивен и Фэй каждый день оказывались на той же поляне и под тем же деревом – платаном, который привез из Прованса один из его дядюшек, сумасшедший алкоголик ирландец (никто так и не узнал зачем), и который изгнали на эту поляну, как мрачный символ семейного порока. И каждый день они обнаруживали свои тела прижатыми друг к другу, а потом запах травы и запах любви. Они расстались без единого слова.

Когда Стивен вернулся через два года после своего классического путешествия в Европу, непременного для состоятельного молодого человека, он мельком увидел во время прогулки беременную, а впрочем, весьма счастливую в браке Фэй. Нельзя сказать, что они обменялись хоть малейшим взглядом. Это были два немых животных, встретившихся на одном пути, поскольку ни тот ни другой не могли похвастаться, что страдали от этой разлуки. Тем не менее, хотя их роман был лишен всякого лиризма и последствий, однажды, когда страсть была сильнее, чем обычно, Стивен вырезал на пресловутом платане их инициалы: «S» и «F», без всякого сердца между ними, просто два инициала, «S» и «F». И этим погожим вечером после своей помолвки при простой, внезапно мелькнувшей мысли об этих двух буквах, сцепившихся одна с другой, как две пиявки, пожирающие дерево, при простом воспоминании о бесконечных ужинах за семейным столом тем самым летом, когда у него дрожали руки, душил белый воротничок, а перед измученными глазами проходили чередой все эти более чем тревожные видения, вдруг здесь, в тридцать пять лет, его сердце – буквально погашенное и разбитое с тех пор его собственной жизнью, его красивой невестой и неотвратимым будущим, – его сердце забилось. Он вновь увидел себя в пятнадцать лет, обнаженным индейцем на плече черноволосой индианки, и с какой-то почти сексуальной ненавистью посмотрел на белокурые кудряшки Эмили.

«Она увидит эти инициалы, – подумал он. – Не так много имен на «S» в этой семье, так что придется объяснять эту неистовую страсть каким-нибудь слащавым романом. Придется даже упомянуть какую-нибудь маленькую соседку…»

И пока его ум уже отчаянно искал среди знакомых своей матери маленькую девочку, чье имя начиналось бы с «F» и которую он мог бы привести сюда (вполне правдоподобным образом, между двумя пирожными, и в любом случае в непреодолимом кринолине), кто-то в нем застонал от этой последней лжи. Конечно, он будет изменять Эмили, позже, когда это станет прилично, после первого ребенка, например, и тогда, конечно, будет вовсю лгать ей. Но тут – немножко другое. Он поколебался. Она обернулась к нему со смехом и спросила:

– Неужели вы меня ждали, Стивен?

Немного сбитый с толку, он сделал два шага и остановился рядом. Ее рука опиралась на ствол возле самых букв, но если «S» было еще совершенно четким, то «F» слегка расплылось, и вытекший из дерева сок сделал «F» от имени «Фэй» ужасно похожим на «E».

– «Стивен – Эмили», – сказала она, – уже…