Шелковый путь

Приехав домой, парень не стал пачкать руки по хозяйству. К тому же отец, с удовольствием потягивая дурманящий кокнар, разбавленный в густом чае, ободрил его. «Сходи, сходи, дорогой… Слава всевышнему, кажется, все сделали, — сказал он. — Потащил стариков Сарсенбая и Акадиля к директору совхоза. Приветливо так нас встретил. Не должен отказать, если не забыл черный хлеб Сарсенбая в то голодное время. Твоя поездка в Алма-Ату тоже на пользу пойдет — как-никак такой родственник слово за тебя замолвит. Пусть только он не послушается указаний первого секретаря райкома… С одной стороны, родственный долг, с другой — приказ начальства: интересно, как он сможет вырваться из крепко натянутых поводьев. Иди, не задерживайся, сынок».

Вдохновленный таким напутствием, хорошенько помывшись, нацепив толстый, торчащий шишаком галстук, на следующий день с раннего утра, пыля широкими штанами, он прямо двинулся к совхозной конторе… Однако поздно он пришел, оказывается, директор уже выехал на поля. То ли «опылять поле четвертой бригады ядохимикатами», то ли «осматривать перекрытие дамбы» — так ничего толком и не понял. «Ядохимикаты, перекрытие дамбы» — слыхать-то раньше он слыхал, но видеть не приходилось.

Терпеливо просидел до тех пор, пока не подлиннели тени карагачей и солнце скрылось за горизонт.

Проголодавшись до болей в желудке, он все продолжал ждать.

Исатай приехал в контору, когда уже опустились сумерки и запищали первые комары. Побежав навстречу, парень протянул обе руки и поздоровался с ним:

— Вот, ага, весь день сижу и жду вас.

Исатай выглядел осунувшимся, измученным, у него разламывалась голова, и надушенного, одетого с иголочки «сварщика» он встретил с неприязнью. Не сказав ни слова, прошел в контору. Включил свет. Следом, грохоча по рассохшемуся полу, вошел и парень. И сразу начал приставать:

— Ага, я пришел попросить у вас должность… Ответ был дан одной фразой. Эта фраза поразила «сварщика». Однако, овладев собой, он пробормотал: «Извините, ага, но отец сказал мне, что… Извините…» Не помня себя, он вышел. Свежий воздух мгновенно окатил разгоряченного парня. Совсем не думал он, что получится так. Все усилия, хитрость, которой он искусно опутывал его все эти десять дней, — все это оказалось впустую. Раздираемый злобой, он вдруг начал громко поносить директора: «О-о-о. Да он, оказывается, что живой пророк в наши дни. Почему бы ему не оглянуться назад — на нужды масс? А-а-а. Когда же настанет то время, когда можно будет проучить таких бюрократов, как Исатай, и ему подобных начальников. У-у-у, Показал бы я ему… Развелось тут упрямых!..»

Глухо мыча, спотыкаясь о рытвины ночной дороги, понося совхозное освещение, которое горит лишь иногда, тащился он домой. «Неужели так и не удастся вкусить сладостную мечту, а ведь так близко был от цели. Или, может, кто другой протянул руки к моим грезам?.. Где же ты, мой покровитель, опора и надежда — святой странник? «Сажай рис», — вот что взбесило… Так что же выходит: у меня в кармане солидное удостоверение о специальности, а я должен взять в руки кетмень и начать ворочать землю? Что с того, что мускулистый: не всем же ковыряться в земле, задыхаясь в пыли? Видал я не раз, как здоровенные ловкачи, дымя сигаретами, прожигали время за шахматами, сидя в прохладных кабинетах… Знал, что умный подумает сначала о своей голове, а уж потом о чужих… О народе… Только потом о рисе…» — не мог он успокоиться.

Так и добрался до дома в конце улицы с тускло светящимися окнами и заколотил по двери со всей силы. От его злого вида жена шарахнулась в сторону. Забегала, засуетилась, помогая ему раздеться и умыться, поливая воду на руки. В дальней комнате у печи, возле самовара сидел отец с неизменным белым чайничком, разводя в нем кокнар, который он время от времени отхлебывал. Исподлобья окинул недобрым взглядом сына, беспомощно растянувшегося посреди комнаты.

Старик подал знак все еще испуганно стоящей у порога невестке, чтобы она вышла. В комнате остались мужчины.

— Отец, почему он отказал? «Составьте-ка с женой одно звено и приступайте к уборке риса». «Не ослушается старика Сарсенбая… никуда не денется…» — продолжал «сварщик», подражая голосу отца. — Вот тебе и не ослушается.

Сидевший до сих пор спокойно старик дернулся, будто под ним вздыбилась земля, и резким окриком оборвал сына.

— Ты почему поднимаешь голос на отца, или ты позабыл обычаи и законы казахов? Двадцать три года работаю не покладая рук: лишь бы ты не рос хуже других, ни в чем не нуждался. Если председатель сказал, что нужно убирать, — возьми в руки кетмень и иди в поле. Сила у тебя есть, на здоровье тоже вроде не жалуешься. Да и телу не помешает сбросить лишний груз.