Шелковый путь. Дорога тканей, рабов, идей и религий

Власти нервничали настолько, что наместник лорд Литтон приказал совершить не одно, а целых два вторжения в Афганистан в 1878–1880 годах и посадил марионеточного правителя на трон в Кабуле. Персия была старательно обработана и в итоге подписала Гератскую конвенцию, которая была создана для защиты Центральной Азии от продвижения России. Это была непростая задача, так как у Персии были свои интересы в этом регионе и она зализывала раны после недавнего и абсолютно бесполезного вмешательства Британии, которое пошло на пользу Афганистану за счет самой Персии[1241]. В то же самое время были предприняты шаги для налаживания контактов за пределами Кандагара, чтобы создать более эффективную систему раннего предупреждения любой инициативы России, военной или нет[1242].

Значительные усилия были затрачены старшим офицерским составом, чтобы определить, что делать с возможным российским посягательством на британское господство в Индии. С конца 1870-х годов была подготовлена целая серия отчетов, которые рассматривали проблему с разных сторон. Было решено, что напряженность в отношениях с Россией в других местах может оказать большое влияние на происходящее на Востоке. Один меморандум, разработанный после вторжения России на Балканы в 1877 году, включал «меры, которые следует принять в Индии, по присоединению к Турции и Англии в войне с Россией». В еще одном, составленном в 1883 году, задавались следующие вопросы: «Возможно ли вторжение России в Индию?.. Какие у России слабые места и как последние события повлияли на нашу пограничную политику в Индии?» Признаком того, насколько серьезно все воспринималось, стало назначение автора этих работ, воинственного генерала сэра Фредерика (а позже лорда) Робертса главнокомандующим Индии в 1885 году[1243].

Не все разделяли эту мрачную точку зрения относительно ситуации в Азии, даже после того как планы по вторжению, разработанные генералом Алексеем Куропаткиным, попали в руки британцев в 1886 году[1244]. Генри Бракенбери, глава военной разведки, чувствовал, что русская угроза растет, особенно в условиях наличия у царской армии желания и готовности нападать[1245]. Джордж Керзон, тогда еще молодой, многообещающий член Парламента и стипендиат колледжа Всех душ, который через десять лет стал наместником в Индии, относился к этому еще более пренебрежительно. Он не видел никакого генерального плана или стратегии в интересах России на Востоке. Он не считал этот план «глубоким или проработанным» и писал в 1889 году: «Я полагаю, что их политика – это политика бедняков, политика выжидания, извлечения выгоды из ошибок других, которые они так часто совершают сами»[1246].

Несомненно, в этом было много бахвальства и выдавания желаемого за действительное в том, что касалось отношения России к картине в Центральной Азии в целом и Индии в частности. В вооруженных силах нашлись горячие головы, которые говорили о грандиозных планах по замене Британии как господствующей силы на субконтиненте, в то же время были предприняты шаги, которые позволили полагать, что интересы России были далеко не пассивны: например, офицеры отправлялись на курсы изучения хинди, видимо, для приготовления неминуемого вторжения в Индию. Это поощрило многих, например, махараджу Далипа Сингха из Пенджаба, который написал царю Александру III, что «предоставит 250 000 000 своих соотечественников для избавления от жестокого ига британского правления», утверждая, что говорит от имени «большого количества могущественных князей Индии». Казалось, это было открытое приглашение для России расширить свои границы на юг[1247].

На практике все оказалось не так просто. Россия в это время решала весьма щекотливый вопрос, как включить обширные новые территории, которые недавно попали в сферу влияния империи. Чиновники, которых отправили в Туркменистан, пытались разобраться в сложных и зачастую противоречащих земельных реестрах. Их попытки упорядочить местное налогообложение и законы столкнулись с неизбежным противодействием оппозиции[1248]. Мрачная реальность, порождаемая общественным мнением, дала начало тому, что в Совете министров в Санкт-Петербурге назвали «фанатичными настроениями на наших восточных границах». Это привело к увеличению влияния ислама на многие аспекты повседневной жизни «новых русских», которые являлись частью царской империи[1249]. Беспокойство о восстаниях и мятежах на этих вновь присоединенных территориях было настолько велико, что обязательная военная служба была здесь отменена, а финансовые требования были на удивительно низком уровне. Как едко заметил один из ведущих мыслителей, российские крестьяне не пользовались такими привилегиями[1250].