Шелковый шнурок(изд1985)

Собеский снова выждал, когда восстановится тишина и улягутся страсти. Потом, глядя на коронного гетмана, повёл речь дальше.

— Также мало я верю в то, что Яблоновский помышлял о короне, изменял своему королю и отчизне… Я давно знаю пана Станислава как опору нашего трона и Речи Посполитой и не могу поверить в лживые слова де Бетюна, что пан Станислав дал согласие на это, а также в то, что ему удалось подкупить некоторых послов сейма. Оскорбляет нас де Бетюн, изображая нашу нацию продажной, без верности и чести. Нет, панове, кто бы что ни говорил, мы не такие!

Гром одобрительных возгласов и рукоплесканий всколыхнул зал. Первым вскочил с места и хлопал громче всех коронный гетман Станислав Яблоновский. На его бледном лице начал появляться слабый румянец. Он понял, что спасён от бесчестья и кары и что спасает его своим великодушием не кто иной, как сам король.

— Слава крулю Яну Собескому! Виват! — взревели горластые братья Сапеги.

— Виват! Виват! Нех жие!

— Виват! Нех жие!

Собеский поднял руку. Продолжил:

— Как известно, турки готовятся к войне. Более того, верные люди сообщили, что султан уже выступил с большим войском в поход на Австрию и находится по дороге на Белград. Вот я и спрашиваю вас: если падёт Вена, то какая держава спасёт Варшаву? Помогая Австрии, мы поможем себе! Защищая Вену, наши жолнеры будут защищать свою отчизну!

Зал ответил сочувственным гомоном. Все понимали справедливость слов короля, и опровергнуть их никто уже не мог.

И только Арсен, стоя со скрещёнными на груди руками и глядя на растревоженный зал, на счастливого, возбужденного победой Яна Собеского, с горечью думал: «Но почему же, пан король, ты не говорил этих слов, когда в Варшаву приезжали послы московского царя, чтобы заключить соглашение о совместной борьбе с турками? Почему противился такому соглашению? Иль не хватило тогда тебе разума, предусмотрительности и смелости, вопреки Ватикану, пойти на союз с Россией?.. Будь тогда такое соглашение — не посмели бы Ибрагим-паша и Кара-Мустафа бросить свои орды под самый Чигирин, не смогли бы дойти до самого Днепра, не лежала бы в руинах половина украинских земель, не сложили б головы тысячи и тысячи русских стрельцов и украинских казаков… Много лет подряд мы одни противостояли нашествию и, хотя с большими утратами и трудностями, выстояли! А как не хватало нам тридцати или двадцати тысяч польских жолнеров, чтобы окончательно разгромить врага. Чтобы на долгие годы, а то и навсегда отбить у султана охоту зариться на чужую землю. И возможно, теперь не нависла бы смертельная опасность над Веной и Варшавой!..»

Думая так, Арсен молча смотрел на вельможное панство, которое перед лицом грозной опасности, казалось, начало забывать свои ссоры и разброд, на короля, которому никак не удавалось призвать сейм к тишине, на сникшую фигуру сенатора Морштына.

Наконец бурное проявление патриотических чувств постепенно улеглось. Шляхтичи вновь уселись на скамьи. Король, разгладив твёрдыми толстыми пальцами пряди чёрных волос и пристально глядя в сторону оппозиции, опять загремел зычным голосом, придав ему трагически-торжественный оттенок:

— Верю, что пан Яблоновский, паны Сапеги и все, кто дал обмануть себя хитрому и коварному сенатору Морштыну, готовы хоть сейчас вдеть ногу в стремя, чтобы выступить на защиту Речи Посполитой, а если понадобится, не пощадят за неё ни своей крови, ни своей жизни! И все мы к этому готовы!

Снова неистовый гром аплодисментов пронёсся от края до края зала. Аплодировали даже заговорщики, кроме Морштына. И прежде всех — братья Сапеги с Яблоновским.

— Холера ясная! — ругнулся вполголоса Спыхальский и указал взглядом на коронного гетмана. — Ты видел, брат, такое лицемерие? Будь я сукин сын, если это искренне! Нет, хитрый лис понял, что тут запахло жареным. Разом отступился от Морштына, спасая свою шкуру.

— Этому способствовал сам король, — ответил Арсен. — Он пошёл на все, только бы расколоть заговорщиков и перетянуть на свою сторону всех, кого можно. Морштын остался один, как перст, и похоже, что не сносить ему головы.

Тем временем отовсюду стали раздаваться крики:

— Расследовать дело с подкупом!

— Раскрыть заговор!

— Покарать заговорщиков!

Собеский поднял обе руки, прося тишины, а когда возгласы улеглись, сказал:

— Нет, панове, я считаю, что сейчас ни к чему расследовать это дело. Оно ясно. Во всем виновен один главный казначей и сенатор Морштын, за что я лишаю его этих высоких званий, ибо он не достоин носить их. И места среди шляхетства ему нет! Так пускай едет к своему любимому королю Людовику во Францию и живёт там, как ему заблагорассудится!

— Правильно! Банитовать! [47]Выгнать его! — поддержали короля послы. — Пусть сразу же убирается отсюда! Он не достоин сидеть рядом с нами!

Морштын встал и, сгорбившись, не поднимая головы, медленно побрёл к выходу. Ни один из его недавних сообщников не посмотрел сочувственно в его сторону, не проронил доброго слова. Когда за ним закрылись двери, Собеский, окинув взглядом притихший зал, произнёс негромко: