Шеломянь

— Тем не менее, брат. Мои люди ясно различили бунчуки Гзака, так что сомнений нет — он! Соглядатаи не ручаются, но кажется, что к нему же подтягиваются отряды бродников.

— Дороги разведали? Куда Гзак путь держит?

Вопрос князя Игоря был логичен. Даже по степи невозможно ехать там, где заблагорассудится. Речки, овраги, болотца сильно осложняли планы любого полководца, и военные походы начинались с подготовки и укрепления путей.

— То-то и странно! Дорог нет! Нет и обоза, половцы Гзака идут в легких доспехах. Спят в Поле, завернувшись в попоны, питаются охотой.

— Так половцы не воюют.

— Странные дела происходят, брат, странные!..

— Согласен, странные, если не предположить худшего. Представь, брат, что каким-то образом Гзак прознал о нашем походе.

— При твоих стараниях сохранить тайну?

— Тайна может быть раскрыта, если о ней знают двое. А тут она на таком количестве языков… Язык же — праща: что на кончике, то и вылетело.

— Найду этого пращника, — пообещал Всеволод, — шею сверну, заодно и язык успокоится.

— Не хочу верить в предательство, — покачал головой Игорь. — Не хочу! Уж лучше предположить случайность… Может, все же готовится обычный набег?

— Как же! По весне, на несытых конях… Нет, брат, худое дело тут затевается. И, надеюсь, не воспримешь за трусость мои слова: может, отложим задуманное?

Буй-Тур Всеволод искоса взглянул на князя Игоря. В полумраке шатра курский князь еще больше чем обычно, напоминал родовой тотем Рюриковичей — сокола, высматривающего добычу. Вытянутый греческий нос с горбинкой, подобно клюву, направлен был точно на лицо Игоря Святославича.

Точно, сокол. Может напасть, но готов в любое мгновение ускользнуть из когтей более сильного хищника.

— Понимаю тебя, брат, — медленно и тихо проговорил Игорь. — Понимаю, поскольку научился отличать испуг от осторожности. Пойми же и ты меня. Нет мне дороги назад, как нет ее и у моего сына Владимира. Повернуть коней в нескольких днях пути от невесты — уж лучше лишиться головы, честное слово! Есть честь!

— И есть жизнь. — Голова Всеволода качнулась снизу вверх, словно уклоняясь от невидимой опасности. — Мы в Курске не стесняемся выйти из боя, если враг превосходит силой.

— Выйти из боя, — эхом откликнулся князь Игорь. — Возможно… Но представь, брат, что за спиной у тебя прекрасная Ольга Глебовна. Выйдешь?

— Ответ, я полагаю, понятен… Что ж, брат, я сказал, что был должен. Об одном прошу, поговори с Миронегом. Со мной в сравнении он просто златоуст, как знать, может, он сумеет разубедить тебя?

— Поговорю, — пообещал Игорь. — Он честен, и его слово взвешено. Только знаешь, Буй-Тур, когда-то Миронег заявил, что не видит смысла заниматься невозможным. Воскрешением мертвых, к примеру, или попытками переменить мое мнение…

— Мне показалось, что Миронег верит в оживление усопших. — Змеиная улыбка казалась инородной на лице князя Всеволода. — Он на редкость суеверен… И, как ни странно, при этом не смешон.

Князья помолчали, словно выдохлись за короткое время разговора. Нарушив тишину, Всеволод с нарочитым шумом налил вино сначала Игорю, затем себе. Подняв кубок в приветственном жесте, он поднес его к губам.

И тотчас отвел руку, словно увидел в кубке нечто отвратительное.

— Как странно, — прошептал князь Трубечский. — Взгляни, Святославич, как удивительно меняется цвет вина в отблесках пламени светильников. Оно синее!

Князь Игорь промолчал, но внутри у него похолодало, как зимней ночью. Некстати помянутый Миронег обмолвился однажды, что синее вино было на русском севере одной из главных и верных примет скорой смерти. Миронег сказал и забыл об этом. А князь Игорь отчего-то запомнил.

* * *

Синее вино той ночью увидел еще один князь. Случилось это в небольшой крепостце Корачев, что севернее Новгорода-Северского.

Там, в Корачеве, второй день гостил нежданный гость, киевский князь Святослав. С малым отрядом он без предупреждения объявился в городе, взбаламутив привычное болото жизни на пограничье, не терзаемом набегами кочевников или настырных соседей.

Местный воевода предоставил на время визита свой дом в распоряжение великого князя, переправив жену с тремя детьми в загородную вотчину. Перед отъездом супруга постаралась заблаговременно отравить своему благоверному существование на все предстоящие дни собственного отсутствия, расписав в ярких красках грядущие мучения воеводских детей в отсыревшем за зиму вотчинном доме. Еще убедительнее получился образ равнодушного отца, готового ради карьеры презреть интересы сыновей.

Добилась жена воеводы обратного. Проводив небольшой обоз с семьей, воевода вздохнул облегченно и направился прямиком в гридницу, на пряный запах свежесваренных медов.