Шеломянь

– Меня не просят. Мне молятся. И приносят жертвы. А когда забывают… Что ж… Жертву можно принести и себе самой.

Игорь с раннего детства помнил истории о крылатых девах, живущих в речной воде и заботящихся о плодородии. На рассвете они любили купаться в росе, за что и прозваны были русалками. Но чаще их звали вилами – утопленницами, поскольку речные божества выбирали себе прислужниц из купальщиц, затянутых силой или хитростью на дно.

Миронег уверенно опознал в старшей из женщин берегиню, госпожу русалок и покровительницу здешних вод. Но князь Игорь видел перед собой не богинь или духов, а просто красивых обнаженных женщин, без каких-то там крыльев или хвостов…

– Не проси и думай о себе. Поверь, затем настанет время бояться за себя, – говорила берегиня. – Но еще хуже – тебе придется бояться себя.

– Пугаешь?

– Пророчествую.

Все это время три русалки, взявшись за руки, водили хоровод вокруг купца Садко. Их губы шевелились, словно девушки пели песни, но ни единого звука не прозвучало в воздухе. Русалки двигались плавно, не боясь поранить босые ноги. Кончак, вокруг которого продолжала крутиться четвертая из русалок, то проводя ладонью по его щеке, то на мгновение обхватывая руками шею, заметил, что девушки не наступают на колкие ветки и высохшую траву и танцуют, приподнявшись на ладонь над землей.

– Ты понравился моим девушкам, новгородский гость Садко Сытинич! – Берегиня повернулась спиной к Миронегу, словно утратив в одночасье интерес к нему. – Что не весел, купец? Неужели у себя, в Новгороде, ты так часто видел такую красоту, что она приелась?

Купец Садко был белее облака. Когда хоровод приближался, новгородец опасливо отодвигался, явно не желая, чтобы его задевали обнаженные тела русалок.

– Что с тобой, купец? – продолжала выспрашивать берегиня. – Может, жена твоя так красива, что на этих девушек и смотреть не хочется?

Перед берегиней мгновенно закипел воздух, и из марева выступил силуэт приземистой женщины в расшитом сарафане, через который проглядывали прибрежные деревья и блестевшая на солнце булатная сталь днепровской воды.

– Ох, – расстроилась берегиня. – Теперь я понимаю твою, купец, тягу к дальним путешествиям. Как же с такой бабой жить – стара, безобразна… Или живешь не с ней, а с сундуком ее денежным?

Берегиня подула на призрак, и он растаял. Только теперь князь Игорь наконец-то поверил в реальность происходящего. Неожиданно припомнилось, как два десятка лет назад на него, еще совсем юного княжича, орал на родном греческом епископ Антоний. Священнослужителя раздражало стремление мальчика умом дойти до написанного в Евангелиях. «Кто доказал, что это правда?» – любил повторять княжич, разбирая строчки толстого пергаменного кодекса. Антоний шипел от гнева, вытаскивал с полки книги и по одной тыкал под нос юному Игорю. «Вот одно Евангелие – от Марка. А вот другое – от Матфея. Это – от Луки. Иоанново творение не забудь! Четыре человека, плохо знакомые друг с другом, описали одни и те же события. Это ли не доказательство их истинности?!» Тогда, в детстве, он еще верил Антонию, пока после смерти отца епископ не предал и не помог выгнать мать вместе с маленьким Игорем прочь из Чернигова.

Наличие четырех свидетелей говорило об истинности происходившего – такова логика христианской церкви. Но историй про русалок десятки, если не сотни – так отчего же и им не быть правдивыми, хоть в какой-то мере?

Берегиня приблизилась к Садко. Русалочий хоровод замедлил свое движение и наконец остановился так, что девушки образовали вокруг новгородца своеобразный забор. Садко заметался внутри круга из обнаженных девичьих тел, попытался проскользнуть между ними, но со стороны казалось, что невидимая натянутая сеть отбросила его обратно в центр хоровода.

– Ты кому кровавую жертву приносить вздумал? – Голос берегини был тих и печален. – Весенней земле вода нужна, а не кровь.

– Пропади, нечисть, – хрипло сказал Садко. – На мне крест, не боюсь тебя!

Садко сотворил крестное знамение, русалки со смехом повторили его жест. Русалочий смех был мелодичным и нежным, и в душе Игоря опять проснулось плотское томление. Смех слышался и с той стороны, где стоял Кончак.

Вернее, уже не стоял. Приставшая к нему русалка успела затянуть его в танец, по-прежнему безмолвный, но для половецкого хана наполненный музыкой и чувственностью. Губы Кончака и русалки беззвучно шевелились, то ли в песне, то ли в разговоре – неведомо. Миронег смотрел на танец неодобрительно, но спокойно, из чего Игорь сделал вывод, что опасности в этом нет.

– Николе храм поставил, – рыдал Садко. – Калиту развяжу, еще на храм хватит. Спустится ангел Господень и мечом огненным истребит всю нечисть…

Садко сорвал с шеи шнурок с крестом-энколпионом, внутри которого хранились чудотворные мощи, совал крест в лицо русалкам. Обнаженные девушки пальчиками гладили крест, стараясь промахнуться и задеть ладонью или телом самого новгородца.