Шелуха/Husk

Дерек выглядит ошарашенным, а Стайлз всё ещё зол. Совсем немного, потому что собственные ощущения притупили всю эту байду. Он чувствует тёплый воздух на голых руках и животе, чувствует взгляд Хейла, который изучает его, задерживаясь на костлявых плечах и торчащих ключицах.

И прежде чем Стайлза окунает с головой в жгучий стыд, он идёт к нему, оставив худи вместе с футболкой на земле.

— Давай так, волчара. Заключим сделку.

Он серьёзно?

Перед здоровенным оборотнем стоит подросток в одних джинсах, низко сидящих на бёдрах, блистает своим впалым животом, сводит волка с ума запахом хронической придури и молока, и говорит о сделке, шаря скользким взглядом по открытым хейловым плечам?

У Стайлза все признаки душевного бешенства налицо.

— Я получаю себе то, что можно будет вспоминать до того момента, пока не сдохну. Это немного, Дерек, клянусь.

Хейл дёргает бровью, сжимая губы. Он против воли слегка отстраняется назад и дышит через раз. Волк в нём исходит хищной слюной.

— Сделка подразумевает две заинтересованных стороны.

— Я знаю. Поэтому, в свою очередь, после всего этого отъебусь от тебя.

Дерек недоверчиво хмыкает, отбрасывая в сторону дотлевающую сигарету. Он смотрит так, словно ему обещают головы Цербера на блюде.

— Я серьёзно. Насовсем. — Стайлз чувствует, что Хейл не верит ему. — Что тебе стоит трахнуть меня один раз, прежде чем забыть о моём существовании, что ты, кстати, почти сделал за все эти дни? Я же не дурак, Дерек. Я мудак, но не дурак.

И неуверенные пальцы касаются бёдер Хейла, проводя подушечками вверх, до ремня, а затем вниз — до колен. Словно пробуют, пытаются прочувствовать, словно Стилински уже представлял себе, как делает это. Дерек сжимает зубы, когда руки снова ведут вверх и останавливаются на пряжке.

— Дерек, — он сглатывает, всматриваясь своими янтарными глазищами с колотящимися, как две рыбины в тесных банках, зрачками в напряжённо глядящие глаза оборотня. — Я отвалю, правда.

— Я не собираюсь трахать тебя.

— Хорошо, — шумно дышит он прямо в лицо, когда Хейл делает попытку встать. Тонкие пальцы сжимаются на ремне. — Я отсосу тебе.

— Что? — смеётся Дерек, высоко поднимая брови. — Господи, Стайлз. Возвращайся в машину.

Резкий толчок в плечо неожиданный и сильный — Стайлзу даже приходится сжать губы настолько, что слегка приподнимается кончик носа. Дерек садится обратно на капот, и на этот раз его брови действительно нахмурены.

— Прекрати это.

Стилински не двигается — слышно, как скрипят его стиснутые зубы, когда руки упрямо поднимаются, подцепляя майку Дерека, ныряют под тёплую ткань, обнажая низ живота. И замирают, словно испугавшись того, как вздрагивает кожа от прикосновения. Как будто тронули дикое животное.

Дерек щурит глаза и рычит:

— Это херовая сделка, Стайлз.

— Срать, — шепчет тот.

Ему действительно всё равно, кажется, потому что злость карих глаз затягивается тёплой поволокой, когда пальцы несмело очерчивают несколько рёбер, заставляя Хейла напрячься, опуститься взглядом по телу Стайлза, словно оценяя масштабы собственного полного провала.

Собственной болезненной катастрофы.

Питер знал, о чём говорил.

Потому что Дереку тоже становится всё равно — он чувствует запах возбуждения. Яркий и тёрпкий, какой бывает только у восемнадцатилетних подростков. Этот запах заставляет сжимать зубы, сдерживая когти, чтобы не впиться ими в подставленное тело, которое настойчиво притирается к нему — близко. Совсем близко. Непозволительно.

Впиться и отшвырнуть от себя. Или впечатать лицом в «Камаро» и всё-таки трахнуть, повестись на умоляющий взгляд.

В неугомонных пальцах Стайлза нетерпение такое жгучее, что остаётся только смотреть в горящие радужки и чувствовать, как мальчишеские ладони оглаживают, осторожно проводят по напряжённым бокам прежде чем спуститься вниз, к животу. Стилински задыхается ему в губы, не смея прикоснуться к ним без разрешения. Дерек медленно облизывает свои, когда цепкие пальцы принимаются быстро, как будто боясь передумать, расстёгивать тяжёлый ремень.

— Стайлз, — предупреждающе рычит он, в то время как волк в груди изнывает от желания подмять под себя молодое тело.

— Пожалуйста, Дерек, — тихо шепчет Стилински срывающимся голосом. Он почти теряется здесь, в безлюдной иссохшей прерии. — Я здоров сейчас, клянусь. Пожалуйста.

Говорят, что люди трусливые существа — им проще не видеть. Поэтому когда он опускает голову, Хейл плотно закрывает глаза, чувствуя как закатное солнце слепит его сквозь веки.

Сейчас Стилински здоров. Сейчас болен Дерек.

И он думает: «Плохая идея», когда понимает, что это губы Стайлза касаются его груди сквозь майку, а упругое тело втискивается ему между колен.

Он думает: «Очень, очень плохая идея», когда голый живот с силой проезжается по ширинке Дерека, пока Стилински опускается вниз и шепчет что-то о том, что у Дерека стоит.

Думает «О боже», когда торопливые пальцы цепляют края майки и тащат ткань наверх, а горячий язык и открытые губы вытворяют на его теле какой-то влажный кошмар, от которого жилы сводит.