Шемячичъ

— Успокойся и выслушай до конца, — взял сына за руку Иван Дмитриевич. — Мою бывшую полюбовницу, Настасью, которая ныне, как слышал, — улыбнулся он, по-видимому, над второй тайной сына, — в Рыльске, я освобождаю от каких-либо обязательств к моей особе. А чтобы она не мозолила тебе или твоей матушке, если та все же вернется из Польши, очи, отправь ее в мое сельцо, что на реке Большая Курица. Это на восход от Рыльска, на правом притоке Сейма, верстах в двадцати пяти от едва живого ныне града Курска.

— В той стороне, где обитает обретенная на корнях древа икона Знамение Божией Матери? — тихонько всхлипнув, уточнил для себя Василий.

— В той, — подтверждающе кивнул лысой главой Иван Дмитриевич, — только часовня с иконой находится на Тускуре-реке, а сельцо — на Большой Курице. Это несколько ближе к Рыльску, — уточнил на всякий случай. — Так вот, — вернулся он к сути при внимательном молчании сына-князя, — пусть живет она там с детками и тамошними крестьянами. Да накажи старейшине, чтобы не забижали. Ни ее, ни детишек…

— Исполню, батюшка, — поднял Василий влажные глаза на родителя. — И избу поставлю крепкую, и златом да серебром не обижу, чтобы нужды-туги не ведали… Забавушку же, как войдет в невестину пору, за кого-нибудь из боярских детей сосватаем, — заверил он.

Слушая сына, старый князь кивнул согласно.

— А Дмитрия, — продолжал Василий Иванович, — ко двору возьму, воеводой в дружину… ежели не погребует, — сделал оговорку потускневшим голосом. — А не пожелает ко мне, то пусть идет на службу к иным — перечить не стану…

— Спасибо, сын, — вытер слезу с дряблой щеки Иван Дмитриевич. — Иного я не ожидал. Но есть еще просьба…

— Какая, батюшка?

— В моей северской казне, что в подвальных сундуках княжьего терема, есть женские украшения — серебряная корона с каменьями разными, у поляков диадемой называемая, жемчужное ожерелье, серебряные серьги с жемчугом и браслеты с бирюзой на запястья. Я напишу грамотку тамошнему дворецкому, а ты пошли верного человека, чтобы сие доставить сюда. Пусть это будет нашим подарком Забавушке на свадьбе. Исполнишь? — взглянул остро из-под насупленных бровей, словно и недугом духовным не хворал и немочью телесной не страдал.

— Исполню, — твердо заверил родителя Василий Иванович. — А чтобы не искушать слуг серебром да жемчугом, я и сам съезжу. Заодно посмотрю, как там обстоят дела. Давно уже не бывал. А свой глаз — алмаз!..

— А еще сын, — поверив, вздохнул глубоко Иван Дмитриевич, — я хотел бы помолиться той самой иконке, о которой ты только что вспоминал. Слышал, что чудодейственная.

— И это исполню, — обрадовался Василий. — Сам уже собирался перенести ее из скудной часовни на Тускуре в наши высокие да светлые церкви… В какую-нибудь одну из них, — тут же уточнил он свою мысль. — А то и в монастырь Волынский… Нечего ей в лесу да в безлюдье прозябать… О том даже речь с настоятелем монастыря, игуменом Ефимием имел.

— И что же Ефимий?

— Подумать хорошенько советовал. Сказывал, что уже приносили ее в Рыльск, да только она не пожелала тут остаться. Чудесным образом возвратилась к святому источнику на берег Тускура.

— Да, было такое, — подтвердил Иван Дмитриевич. — Я тогда в Новгородке Северском был. Сам иконки не видел, но о чуде этом слышал… Однако прошу…

— Исполню, исполню, — поспешил с новыми заверениями молодой князь. — А если что… то можно ведь и вернуть на прежнее место.

— Да-да, — согласился Иван Дмитриевич, как-то враз обмякнув, словно лишился последних сил. — Ты теперь ступай, сын. Мне отдохнуть пора… — Но когда Василий Иванович, отвесив поклон, направился к двери, вновь окликнул его: — Распорядись позвать назавтра игумена Ефимия. Переговорить с ним потребно.

— Обязательно пошлю.

5

Рыльский князь выполнил волю родителя. Не оставляя дело под спуд и «на потом», он с малой дружиной съездил в Новгород Северский. Пересмотрев казну, которая с уходом батюшки в монастырь, становилась его собственностью, отобрал названные украшения. Подумав, положил их на прежнее место в кованые медными пластинами сундуки. «Отвезу-ка я все в Рыльск, — решил не потому, что жалко было расставаться с драгоценными изделиями, а потому, что хотел иметь казну под рукой. — Там видно будет, что дарить, а что попридержать… Хоть и твердит пословица, что «подальше положишь — поближе возьмешь», только это не про сей случай. Отец жил в Новгородке — и казна была при нем. Я буду жить в Рыльске, пусть и казна будет в Рыльске… при мне. Ближе — оно надежнее…»

В середине августа, на Успенский пост, в сопровождении подьячего Лычка и нескольких дворовых людей Василий Иванович съездил на реку Большую Курицу, в отцову деревеньку. Осмотрев местность, приказал тамошнему старейшине Фролу Зипуну за зиму сруб под избу с подклетью срубить.

— По весне вон на том взгорке, — указал рукой на охватываемый долиной реки невысокий мысок — поставить. Да забором обнести. И о хлеве с овином не забыть.

— Это ж кому такие хоромины? — хитровато задрал Фрол бороду, подернутую серым пеплом лет.