Шемяка

Арбалетчики выпалили в упор, отошли и влились в строй, наши ряды ощетинились копьями.

Сшибка! Треск, грохот щитов, яростные вопли — наш строй прогнулся, но выдержал.

Неожиданно громыхнул еще один тюфяк, прорубив целую просеку, но литвины все равно напирали.

Я поколебался и дал отмашку огнеметчикам.

В воздухе с ревом пронеслись огненные росчерки, закончившиеся ослепительными вспышками, мгновенно отогнавшие серую, мрачную мглу. С визгом заметались охваченные пламенем люди, в нос ударил смрад горелой плоти.

Центр атакующих снова смешался, но фланги продолжали нажимать, а еще через несколько минут ратники справа дрогнули и попятились.

Уже было собрался приказать Вакуле с личной дружиной ударить, но тут, совершенно неожиданно для меня, в тылу литвинов, откуда не возьмись, заметались русские флажки.

А еще через несколько минут, из леска справа выметнулась еще одна лава всадников и словно нож в масло врезалась в пехоту Сигизмунда.

Атакующий порыв литвинов резко иссяк.

— Шило? — я озадаченно протер глаза. — А он-то откуда взялся?

— Княже! — чуть ли не взвыл стремянной. — Прикажи вдарить!!! Молю, прикажи!!!

Сквозь вопли и грохот неожиданно снова прорвался медвежий рев Ипатия.

— Господи, Господь наш, яко чудно имя Твое по всей земли, яко взяться великолепие Твое превыше небес…

Монах пер прямо на литвинов высоко вздернув свой крест. Ратники подхватилии псалом и тоже подались вперед. Причем не только мои, но и тевтонские кнехты. А литвинская пехота наоборот, попятилась назад.

В мозгах отчаянно бунтовал инстинкт самосохранения, но сердце радостно забухало в жажде крови.

И я поддался.

Опустил личину на шлеме и дернул за рукав рынду.

— Крути наступ!

Заметался флажок, дробно стуча копытами лошадей по мерзлой земле, личная дружина слетела с холма и врезалась в пехоту Сигизмунда.

На этот раз литвины сразу побежали.

Меня ближники опять оттерли в середину строя, но я заблажил матом и под счастливый визг аланки вырвался вперед.

Вбитое в грудь литвинского пехотинца копье вырвалось из руки, с лязгом выхватил саблю, рубанул раз, другой — взвыл от дикой радости, но тут же вместе с жеребцом кубарем полетел на землю — кто-то подсек ему ноги.

В глазах все потемнело, тело взорвалось болью, на несколько мгновений я даже потерял сознание.

— Княже, княже… — кто-то вздернул меня на ноги. — Цел? Ох ти, обзовись, батюшка…

— М-мать… — я помотал головой, разгоняя кровавый туман, отпихнул отроков и бешено заревел. — Коня, мать вашу!!! Ну, живо!

Запасного коня немедленно подали. Пока влезал в седло, пока пытался сориентироваться, сеча превратилось в тотальное избиение Сигизмундовой рати. Литвины даже не помышляли об сопротивлении, их загоняли и резали как баранов.

— Дай хмельного! — я протянул руку к отроку, выдернул у него флягу и жадно присосался к ней.

Васькин самогон мгновенно привел в порядок мозги.

Я быстро подавил в себе желание снова ввязаться в битву и, шипя от боли при каждом шаге жеребца, медленно поехал к ставке воеводы Сигизмунда.

По пути ко мне присоединился фон Книпроде. Тевтонец весь скособочился в седле, видимо тоже успел попасть под раздачу.

— Поздравляю с победой… — он со скрежетом поднял помятое забрало и криво усмехнулся.

— И я вас, — скупо ответил я.

— Признаюсь, я теряюсь в догадках, откуда взялись ваши конные отряды?

— Вот сейчас и узнаем…

Комтур сообразил, что я отвечаю ему без переводчика и хмыкнул:

— Вы меня понимаете? Вы полны неожиданностей, князь.

Я пожал плечами:

— Понимаю, но говорю плохо. Но мне с вами еще часто придется общаться, так что со временем у меня будет получаться лучше.

— У вас получится, — убежденно кивнул комтур. — Хотелось бы признаться… — он сделал паузу, словно колеблясь, признаваться или нет. — Скажу честно… я не питаю особой приязни к вам, но… можете быть уверены в моем уважении. Величайшем уважении! К вам и вашим людям…

— Взаимно.

Тем временем, побоище начало стихать, раненых литвинов добивали и тут же обдирали как липку, а пленных сгоняли в гурты и тоже обдирали.

Я не вмешивался, война имеет свои законы, только отдал распоряжение сгружать трофейное оружие и снаряжение в одну кучу, чтобы потом отобрали самое справное.

У шатра воеводы Сигизмунда к ногам моего коня бросили длинное окровавленное тело в богатом бахтерце и подранном красном плаще.

— Ивашка Монивид… — горделиво сообщил Федька Пестрый. — Воевода Жигимонтов! Уходить пытался со своими, сам его срубил…

Я глянул на труп, а потом перевел взгляд на Пестрого.

— Княже… — тот немного смутился.

— Гонцы дошли к тебе?

— Дошли, княже! — быстро кивнул московит. — Токмо…

— Что?

Он еще больше смутился и через силу выдавил из себя.

— Токмо назад не посылал их, ибо боялся, что перехватят и выдам себя.

— А как я должен был понять, что они дошли к тебе?

Федька потупился, склонил башку и промямлил:

— Прости, княже за своеволие…

Я меня прямо рука зачесалась, так хотелось садануть его по морде. Но сдержался, только кивнул, поворотил коня к Изяславу Шило и, чтобы уязвить московита, нарочито тепло поприветствовал воеводу.