Шемяка

Шапчонка с ее головы свалилась и на грудь упала толстенная коса, отчего Стаська вдруг стала очень миленькой и симпатичной.

У меня в сердце что-то шевельнулось, очень захотелось как можно дольше не отпускать эту пигалицу от себя.

— Иди сюда… — я поманил ее к себе.

— А зачем? — нахмурилась девчонка.

— Сама же приперлась, а теперь спрашиваешь.

— Ну… — замялась Анастасия.

— Экая ты… — я сам подошел к ней. — Влюбилась, что ли?

— Надо больно? — насупилась Стаська, но тут же прыснула. — Хотела спросить, когда сватов засылать будешь.

— Замуж хочешь?

— За тебя — да! — строго ответила девушка.

Я вздохнул. Жениться мне рано или поздно придется, уже народ поговаривает, мол, что-то князюшка не спешит, можыть что неладно с ним. Опять же, династические заморочки, пора и о наследниках задуматься. Сейчас стараются плодить детишек как можно раньше и быстрей, чтобы хоть кто-нибудь выжил.

Но я постоянно эту мысль от себя гнал: какая нахрен жена в нынешних обстоятельствах? Хотя Анастасия на диво подходящая партия. Род от Рюриковичей, а самим браком я привяжу к себе Вяземского навсегда.

Думал, думал и ничего не придумал. Достал свой мольберт и показал Стаське на кресло.

— Садись. Рисовать тебя буду.

— Зачем? Икону, что ле? — Анастасия вытаращила на меня глаза.

— Икону, икону… — я выбрал уголек. — Да не вертись ты, заноза…

Увидев рисунок, она закрыла рот ладошкой.

— Ой, как живая… даже боязно…

— Чего боязно?

— Ну… а еще! Еще рисуй…

Я впервые за долгое время улыбнулся. Стаська мне нравилась еще тем, что совершенно меня не боялась и даже пыталась командовать.

— Ишь ты…

Пока болтал с девчонкой, ее дома хватились, примчался отец, видимо догадался куда она рванула.

И сходу принялся падать на колени.

— Прости, княже!!! — Вяземский от злости даже покраснел. — Позорище-то какое. Отдам в постриг занозу, ей-ей отдам! А прежде выдеру так, что седмицу на гузно не сядет. Ты уж не гневайся. Ох ти… стыдобушка мне на седую бороду…

— Не спеши, — я его поднял с колен. — Прежде о делах поговорим. Что там у тебя в Смоленске?

Разговаривали долго, а потом я неожиданно для себя брякнул:

— Готовь Стаську под венец.

— О!!! — князь ткнул пальцем в потолок. — Это ты дело придумал, милостивец! Отдать замуж — а там пусть с ней муж мучается. Никак придумал за кого? Но ты учти, абы за кого не отдам, урона роду не допущу!

Я помолчал и через силу выдавил из себя.

— А со мной породниться урону твоему роду не будет?

— Господи! — ахнул Вяземский и опять повалился на колени. — Милостивец…

Ночью я долго думал над тем, что вытворил.

И понял, что просто устал от одиночества.

Глава 23

— Кто? — тихо поинтересовался Вяземский.

— Сам… — надрывно завыл растянутый на дыбе мужик. — Хучь режьте, сам надумал…

Я вздохнул и незаметно покосился на стоявших у стены Якова Беспалого и Степана Оковитого, глав Купеческой гильдии и Княжьего торгового приказа.

Вчера в очередной раз попытались спалить склады в Смоленске, в которых хранился товар немецких купцов, но одного из диверсантов взяли на горячем. Поджигатель пока молчал, но уже было ясно, что он просто пешка в чужой игре, а Якова и Степана я пригласил специально, хотел посмотреть на реакцию, потому что кто-то из них мог быть причастен к поджогу. Во всяком случае, Никифор Вяземский отрабатывал и эту версию, а я привык ему доверить. Беспалый, уважаемый смоленский купец, стоял спокойно, широко расставив ноги, красная рожа словно окаменела, а Оковитый, совсем наоборот, обильно потел и все норовил отвернуть физиономию от дыбы с поджигателем.

«Неужто он? — зло подумал я. — Вроде мужик с соображением, толковый и расторопный, боярского роду, должен понимать, что если попытается обмануть меня, то отправится прямым ходом на плаху, а его все его родные в вечную ссылку в Вятку. А может им кто-то играет? Хотя на Степане своих грехов уже собралось, как у дворняги блох, может оттого и нервничает?»

Палач взялся за кнут, но я жестом остановил его.

— Зачем полез жечь? Ну, говори, пес!

— Сдуру, сам не знаю… — диверсант замотал башкой, со слипшихся, мокрых волос во все стороны полетели капельки кровавого пота. — Помилу-у-ууй…

Пришлось кивнуть хозяину пытошной. Ну не понимают люди человеческого языка. Все равно ведь признается, не бывает по-другому, ан нет, надо муки терпеть. Тьфу, блядь!

Бодя бережно взял в руки кнут и не примериваясь, небрежно щелкнул им. Гулко свистнуло, кожа на тощих ребрах поджигателя с треском лопнула, тот бешено забился на дыбе и заверещал словно раненый заяц.

— Кто? Говори!

— Са-аам…

— Зачем?

— Сдуру, обида на немцев, мово племяша убили…

Еще щелчок, еще дикий вопль и голова поджигателя бессильно упала на грудь.

— Счас враз опамятуется… — виновато прогудел Бодя. По его знаку один из подмастерьев окатил диверсанта из ведра соленой водой.

Пытошную пронзил очередной звериный стон, диверсант снова задергался и открыл глаза.