Хотел бы я, чтобы она замерзла прямо сейчас, чтобы она оставалась такой навсегда. Ничто в мире никогда не доживет до этого момента. Я трахаю ее, прислонившись к окну, и смотрю сквозь занавеску ее мягких волос, пока она снова, и снова, и снова стонет имя Бита, впиваясь моими грязными пальцами в ее задницу. Под нашим окном собирается небольшая толпа, несколько мексиканцев, вернувшихся с работы, и двое чернокожих подростков. Один из них засовывает руку себе в штаны, когда мельком видит, как моя девушка мотает головой вбок, обнажая полные розовые губы и длинные ресницы из-под длинных светлых волос. С каждым толчком она бьется в окно, ее шелковистая плоть прижимается к нему, чтобы все могли видеть и восхищаться.
— Блин, — вопит она, касаясь маски, и я чувствую, как моя сперма пробивается к кончику моего члена. Я отбиваю ее руки и ударяю ее головой об окно в качестве предупреждения. — Без прикосновений.
— Но, Бит, — вздыхает она снова, немного расстроенная, ее киска сжимается вокруг меня мертвой хваткой. Она вот-вот взорвется на моем члене. Горошек бьется и брыкается, отчаянно вращая бедрами, ее внутренние поверхности бедер промокают и капают от ее желания получить ту форму меня, к которой она призывает. Никто из нас не отвечает.
— Приведи мне снова Нейта, — умоляет она и впивается в мою кожу, пытаясь содрать маску с моего лица, но я не позволяю ей. Каждая попытка сорвать маску вознаграждается громким шлепком. Она сильно кончает, сжимаясь с такой силой, что мой член почти запирается в ее киске. — Мне нужно сказать Нейту кое-что важное. — Ее рот почти истекает экстазом.
Я жду, когда стихнут наши релизы, бросаю еще один взгляд на нашу аудиторию и срываю ее с подоконника. Она спотыкается о мою грудь и, наконец, снимает маску, чуть не порвав при этом резину.
— Нейт? — ее неуверенность почти заставляет меня смеяться.
Я весь в поту и блаженстве, но я знаю, что мне нужно засунуть свою задницу в этот душ и бежать из этой комнаты, прежде чем полиция прибьет нас за непристойное разоблачение. Разве это не было бы иронично?
— Ага?
Ее лицо борется с удивлением, брови сдвинуты вместе.
— Я тебя люблю. Всего тебя. Твое идеальное лицо. Твою прекрасную душу. Твои мерзкие дела.
— Скажи это, — требую я, собирая ее волосы в конский хвост, который я отпускаю через ее левое плечо. — Еще раз.
— Я люблю тебя, Нейт Вела. И это пугает меня до чертиков. Почему ты должен был пойти и украсть мое сердце вот так?
Я не отвечаю ей словами. Они не воздадут должное тому, что я должен сказать. Я целую ее сладкие губы, которые только начинают заживать после того, как вчера снова раскрылись. Глубокий поцелуй, совсем не сексуальный. Романтичным или мягким я бы его тоже не назвал. Но это интимно. Лениво. Содержательно. Счастливо. И на нем есть наши имена.
Я тащу ее за собой в ванную, и после быстрого совместного душа мы выходим из комнаты и возвращаемся в дорогу. У нас еще есть несколько часов до шоу, но мы не будем проводить их как сидячие утки в квартире, где люди Годфри нашли нас, а кучка похотливых ублюдков наблюдала, как мы занимаемся сексом. Я останавливаюсь у Walgreens, и Горошек забегает, чтобы купить кое-что для нашей сегодняшней операции. Автоматические двери проглатывают ее, но я все еще вижу это ярко-красное мини-платье, когда она ходит взад и вперед по проходу.
Глядя на нее сквозь затемненные окна, я придумываю план. Что-то, что поможет нам выбраться из зыбучих песков, в которых мы тонем. После того, как я это сделаю, будет еще труднее смотреть в глаза себе, но я должен сделать все возможное, чтобы убедиться, что у нас есть лучший шанс выйти из этого дерьма живыми. Когда Горошек достает шприцы и жидкость для снятия лака, она идет прямо из Walgreens в соседний магазин Dollar. Я бью по рулю и молча проклинаю ее за остановку, о которой она мне не сообщила.
Я достаю свой красный блокнот и смотрю на него, двигая им в руках, словно это какая-то чертова волшебная палочка. Мой тюремный дневник. Мои слова. Она всегда говорит, что они такие красивые, но это мои отвратительные слова, которые ей не следует произносить.