Как раз в тот момент, когда я думаю, что у меня есть реальный шанс завязать какой-то диалог с этим странным человеком, он бросает меня в свой подвал — пропитанный тусклым запахом и заплесневелой температурой. Засов защелкивается снаружи.
— Нет. — Тихий голос вырывается из моего пересохшего горла. — Нет ,нет, нет! — Я бьюсь кулаками в дверь, умоляя.
Связанная, с завязанными глазами и отчаянно нуждающаяся в мочеиспускании, я начинаю ходить по камнате,пытаясь понять, насколько велика комната и что внутри. Я голодна и грязна из-за собственной крови и прикосновений Себастьяна и Годфри. И меня убивает знание того, что должно было быть наоборот.
Но даже когда во мне кипит вина, я знаю, что оставалась здесь все это время не только потому, что хотела зарезать Годфри, Кэмдена и Себастьяна, как диких зверей. Я осталась в Северной Калифорнии, надеясь найти своего брата Престона. Пропал без вести за последние четыре года, с тех самых пор, как политическая империя моего отца рухнула. Мне тогда было двадцать один год, а ему всего восемнадцать. Я хотела остаться, дать ему знать, что еще есть место, которое он может назвать домом на случай, если вернется.
Этим местом была я.
Мама. . Она нечасто навещала нас, въезжая туда-сюда со своим чемоданом Louis Vuitton. Они с отцом никогда не ладили. Мой отец был слишком горд и слишком глуп, чтобы принять свое гейское отродье. Престон считался недостойным как человек и нежелательным как сын. Я предполагаю, что он решил взлететь и покинуть место, где его не ждали.
Но Престон сегодня не появился
Зная, что я застряну здесь как минимум на несколько дней, мне нужно следить за временем и датой. Кэмден прибудет через месяц, и несмотря ни на что — он не доберется до меня живым и здоровым.
Я кусаю кончик указательного пальца. Кожа трескается, и когда я чувствую, как вниз стекает густая теплая кровь, я размазываю длинную полосу по ближайшей стене.
ПРЕСКОТТ
Несколько часов спустя дверь скрепит, и моя голова взлетает вверх. Я сижу в углу комнаты, подтянув колени и упершись в них подбородком. Мои ногти согнуты и сломаны, горькое напоминание о тщетной попытке вырваться на свободу. Замкнувшись в себе, дыша как можно тише, я жду.
Кажется, я слышу шаги Бита. Они медленнее в темпе, шире в шаге. Он очень высокий. И очень спокойный.
— Еда. — Он пинает подошву моего ботинка. Так это он. Почему-то мне становится меньше страшно. Он не хотел, чтобы я была здесь, и не бил меня по лицу. К сожалению, в моем мире это квалифицирует его как своего рода черного рыцаря.
Я слышу лязг пластиковой тарелки, брошенной в мою сторону на полу, но не делаю для этого движения.
— Ты глухая? —Он спрашивает.
— Ты глупый? — Я умничаю. — Мне завязали глаза и связали. Как, черт возьми, я должна добраться до этой еды? Силой телепатии?
Он предлагает мне еще одно ворчание и я тут же жалею, что огрызнулась на него. Я чувствую, как его пальцы возятся с черной тканью, которая связывает мои руки вместе, снова это персиковое дыхание на моем лице.
Как только я освобождаюсь, он наклоняется, его тепло поглощает меня, и вкладывает тарелку в мои руки.
— Что на ужин? — Я облизываю раненые губы.
— Стейк с глазурью из виски, и спаржа в вине. — Он фыркает, прежде чем категорически добавить: — Подожди, я виноват. Это просто бутерброд с арахисовым маслом.
— Так-то лучше. Я вегетарианка.
— Я сообщу нашему шеф-повару. — Он предлагает мне свою разновидность сарказма, его голос уже понижается. Я понимаю, что он собирается подняться обратно. Я не могу этого допустить. Кто знает, когда он снова проверит меня? Перспектива задержать мою мочу на минуту дольше просто мучительна.
— Подожди! — Я бросаюсь вперед, ползу по полу на его голос. Я ничего не слышу, поэтому продолжаю.
— Мне очень нужно принять душ, смыть всю эту кровь. И мне очень, очень нужно пописать. — Я шаркаю назад в угол, откусывая от бутерброда, мои зубы касаются пальцев. — Пожалуйста?
Я чувствую, как его ладонь прижимается к стене, на которую я опираюсь. Клянусь, он немного сдвинулся от удара.
— Доедай свой бутерброд. Сделай это быстро.