— Кричи, пока я отрезаю тебе яйца и позволю тебе истекать кровью, пока тебе затыкают рот. Заткнись, и я позволю моей девушке решить, как она хочет прикончить тебя, — напевает Нейт.
—
— А ты любишь смотреть, — говорю я, все еще держа его пистолет у бедра. Мы все натыкаемся на мягкую гостиную, где шум поглощается изнутри и снаружи.
— Ах, мужчины и их любовь к опасным кискам, — фыркает Себ. — Неудивительно, что я предпочитаю член. Меньше хлопот.
Бит вонзает лицо Себастьяна в ближайшую картину в рамке, и удар такой силы, что Себ чуть не врезается спиной в противоположную стену. Его лицо теперь полно маленьких осколков стекла, торчащих из его кожи.
— Упс. По крайней мере, на этот раз ты не орал как сука. Хороший пес.
Нейт бросает Себастьяна на диван и становится на колени, так что он находится на уровне его глаз под маской.
— Знаешь, Себ? Из всего, что ты сделал в тюрьме, из всех мальчиков, которых ты изнасиловал, людей, которых ты обманул, убийств, которые ты замышлял, есть одно, что бросается в глаза для меня. — Его голос такой спокойный. Такой
Маленькие сияющие глаза Себа поднимаются, чтобы встретиться с моими. Когда наши взгляды встречаются, он использует все оставшиеся силы, чтобы изобразить удовлетворенную ухмылку. — Это было чертовски фантастично. Смотреть, как они швыряют ее, как футбольный мяч. Отец и сын. Проход за проходом. Удар за ударом.
Мой желудок переворачивается и переворачивается. Я слегка покачиваюсь, чувствуя головокружение от унижения. — Нет ничего более эротичного, чем смотреть, как ломается маленькая душа. — Его мечтательная улыбка скрывает его физическое состояние. — Ты знаешь? Иногда я даже не уверен, что я гомосексуал. Может быть, и нет. Если они не молоды и не хотят, я теряю интерес. Но она. . . — Его глаза блуждают по мне так, что мне хочется обнять себя. — Она была слабой девочкой, когда попала к нам, и посмотри на нее сейчас. Монстр.
Кулак Нейта падает на лицо Себа, с глухим стуком прижимая его к спинке дивана. Осколки глубже впиваются в его плоть.
— Ублюдок!
Лицо Себа озаряется кровавой улыбкой. — Я думаю, что лучшая часть была, когда она истекала кровью. Из ее киски. Из ее задницы. Из ее рта. Боже, на это было прекрасно смотреть. Богатые и титулованные стали бедными и сломленными.
Затем следует еще один удар, и на этот раз я слышу, как трещит нос Себа. Он кричит, затем стонет, затем снова поднимается, выглядя головокружительным и дезориентированным, но до жути счастливым. Он смотрит на меня, склонив голову набок, кажется, его не смущает густая лужа крови, растекающаяся по его белому ковру. Я не могу остановить слезы. Я бы отдала все, чтобы заставить его заткнуться.
— Он знает, что ты забеременела? — спрашивает Себ, и мое зрение затуманивается густым черным туманом. — Что нам пришлось сделать, чтобы прервать твою беременность, чтобы у нас больше не было шлюх, о которых нужно было бы заботиться?
Мои колени превращаются в песок, и я чувствую, как взгляд Нейта медленно вращается в моем направлении. Я поднимаю руку, которая держит пистолет Себа, к его лицу, но меня трясет. Меня так сильно трясет, что я боюсь, что выстрелю в Нейта.
— Горошек? — Я слышу его голос, и впервые он не такой спокойный. Он пугающий. Страшный. Это кошмар. Я качаю головой, утешаясь тем, что слезы невидимы под моей маской Франкенштейна..
— Отойди, — приказываю я. Он делает, как ему сказали, все еще глядя на меня. Я знаю, он сказал, что оружие для киски, но, может быть, я киска. Себ зашел слишком далеко. Нет. Я не сказала Нейту, что забеременела, когда один из этих придурков — черт его знает, был ли это Годфри или его сын — обрюхатил меня. Из-за того, как они абортировали ребенка. . ...Я засунула это так глубоко в затылок, что иногда даже не уверена, что это вообще произошло.
Пистолет качается в моей дрожащей руке, танец огня и ненависти.
— Ты не знал. — Себ облизывает распухшие губы в улыбке. Все его лицо изуродовано и багрово от побоев Нейта. — Выпотрошили, как рыбу, бросили в душ, как шлюху. Она на самом деле хотела оставить этого ребенка, — смеется он. — Глупая маленькая пизда.
Я стреляю в Себастьяна Джеймса Годдарда трижды.
Одна в грудь, одна в лицо, а третья проедает дыру в своем гладком бывшем белом виниловом диване. Я стою там долгие секунды после этого, позволяя ему погрузиться в себя.
Я убила человека.
Я убила человека, который оскорблял меня.
Я убила человека, который убил моего ребенка.
Я убила человека, который больше не похож на человека.