Шепот блуждающих песков

Оставив за собой последнее слово, мой временный муженек гордо повернулся спиной и зашагал к безголовому гремучнику, который виртуозно прикидывался шлангом.

Я лишь покачала головой. Но видимо, не в правилах кронпринца было оставлять последнее слово за противником, поскольку в спину лорда стихий полетело:

– И о своей нормальности говорит тот, кто поджег корпус боевых магов…

– Я просто хотел узнать, выучили ли адепты параграф «Экстренная эвакуация»… – бросил Хантер через плечо.

Мне стало интересно: неужели этот сиятельный даже студиозусом отличался оригинальным мышлением?

– И как отреагировали его одногруппники? – решила я узнать развязку этой истории, обращаясь к привиденистому кронпринцу.

– Почему одногруппники? – удивился дух. – Он тогда преподавал в академии.

На это заявление я лишь помотала головой: с таким оригинальным подходом к решению проблем страшно даже предположить, каким способом Хантер отыскал душу кронпринца.

Муженек, не подозревая о моих мыслях, уверенным шагом подошел к гремучнику, достал нож из-за голенища сапога и оттяпал то, что осталось от башки ползучего гада, от змеевистого тела. Поддев на лезвие ошметки головы полоза, он замахнулся и отправил их в полет. А потом невозмутимо повернулся к ездовому ящеру и скомандовал:

– Еда.

Децли накинулся на гремучника не хуже профессиональной свахи на симпатичного богатого холостяка. Не выпуская из пасти туши полоза, ящер с энтузиазмом и упоением начал его заглатывать.

Мне же от Хантера досталась гораздо менее питательная фляжка. Сделав небольшой глоток, я подержала воду во рту, несколько раз прогнав ее по деснам. Привычка, приобретенная в Анчаре, позволявшая напиться гораздо быстрее и меньшим количеством жидкости.

Я отдала фляжку сиятельному, отпив ровно половину. Хантер на это лишь хмыкнул и осушил ее одним глотком. Глядя на этот жест, я подумала, что на такого непутевого благородного воды в песках не напасешься. Зато привиденистый дух в этом плане – эталон экономии. Ему жидкости не требовалось вовсе, впрочем, как и еды. О последнем желудок напомнил негромким, но настойчивым завыванием, как блеяние побирушки, требующей милостыню.

Блондин, взявший на себя роль шеф-повара, на прозвучавшую руладу поинтересовался:

– У меня есть вяленое мясо, сыр и хлеб, – начал перечислять он, выуживая из котомки свертки. – Что будешь?

И он еще спрашивал?

– Ага! – воодушевленно сообщила я, и схватила одной рукой кусок сыра, второй – ломоть хлеба.

Откусив от каждой добычи и тем самым приватизировав ее, я начала споро закидывать калории в себя, как машинист паровоза – магические шары в топку.

С утра у меня во рту не было ни крошки, к тому же такие волнительные события, как собственная свадьба, весьма способствуют аппетиту, а уж если тебе предлагают не баланду из бахчи или отрубей, а вкуснющий сыр и белый сдобный хлеб… В общем, не более чем за пять минут Хантер обеднел на внушительный кусок сыра и полковриги.

– И куда в нее только влезает, с виду такая тощая… – донеслось до моего слуха едкое замечание кронпринца, когда я расправлялась с остатками хлеба.

– А ваше полупрозрачное высочество вообще на просвет можно рассматривать, а если ветер подует – то и вовсе улетит, даже мундир не спасет, – не осталась я в долгу.

К слову, про ветер я не врала: действительно, даже несильные порывы заставляли облик духа идти рябью. Это обстоятельство, судя по всему, доставляло привиденистому кронпринцу явное неудобство. Он то и дело морщился, но упрямо поджимал губы, делая вид, что так и задумано.

После короткой стоянки и плотного (для меня) и наисвежайшего, только что ползавшего (для ящера) обеда мы вновь двинулись в путь.

Плато, которое, сколько бы лиг мы ни преодолели, не становилось ближе, начало казаться мне каким-то заговоренным. О чем я и сообщила своим спутникам. Кронпринц, предпочитавший лишь звуковое присутствие, отринув визуальную ипостась, загадочно сообщил, что это эффект гор. Хантер пояснил куда понятнее: плато слишком большое, вот в удивительно прозрачном воздухе пустыни и создается обманчивое впечатление, что оно ближе, чем есть.

Однако сиятельные в один голос заверили, что, дескать, к ночи мы обязательно доберемся. Ну а главного реализатора этого «доберемся» – ездового ящера – эти умники почему-то не спросили, а стоило бы.

До плато Раздора к закату мы так и не доехали. Застряли мы аккурат у подножия. Хантер заявил, что в сумерках взбираться вверх, да еще и на ящере, – значит свернуть себе шею качественно и наверняка. Оттого решили заночевать в предгорье. Благо мы наткнулись на ручеек, русло которого было не шире ладони.