Шепот Черных песков

– Ух, горбатое отродье, ох, моя спина… сколько раз зарекался никогда больше не иметь дело с верблюдом, ведь нет – залез! Будь проклят тот день, когда я нарушил данное слово, – толстячок в богато расшитом конасе тщетно пытался сползти с седла, устроенного на горбах верблюда. Гигант же с выгнутой дугой шеей улегся по приказу погонщика и не спеша перемалывал желтыми зубами неизменную жвачку. – Помогите же кто-нибудь! Ой, моя голова… – слуги подхватили ноющего седока под мышки и под его нескончаемые жалобы стащили с верблюда.

Весь караван, пестрой змеей растянувшийся по пыльной дороге, остановился, не доходя до видневшегося невдалеке города Белого Верблюда. Караван шел из Хараппы многие дни. Шел в Маргуш. Но перед тем как войти за священные стены его столицы, караванщик решил проверить товар – весь ли цел, не утеряно ли чего, не испортилось ли ароматное масло в горшках, не рассыпались ли драгоценные камни или не менее ценные специи, на которые имелся высокий спрос у знати Маргуша.

Город Белого Верблюда ничем не привлекал бывалого караванщика. Что могут предложить взамен его изысканным товарам скотоводы и земледельцы? Шерсть? Зерно? Нет, это не интересовало старого торговца. А вот Священный город манил к себе тайной. В его храмах поистине обитали боги! Уж сколько раз, приезжая в Маргуш, караванщик совершал ритуал жертвоприношения и просил жрецов поговорить с богами о своей семье или о своих делах. То ли дым жертвенных очагов города-храма быстрее, чем от всех других достигал нюха небожителей, то ли жрецы Маргуша молились усерднее, но все просьбы караванщика были услышаны. У его сына родился крепкий мальчик. Желанная сделка состоялась, и в результате удачливый торговец увеличил свой караван на десяток верблюдов! Богатые люди Хараппы, Элама, Аккада доверяли свои товары надежному партнеру, который брал за услуги по-божески, умудрялся доставлять товары без потерь и умел выгодно обменять их.

– Эй, караванщик, – притворно-слабым голосом подозвал хозяина верблюдов не по чину важный торговец.

Важный-не-важный, но караванщик ни разу не пожалел, что взял его. Вез он сущую малость – кувшин сандалового масла, мешок камней бирюзы и сердолика да сундук с поклажей. Но заплатил за верблюда, хоть и торговался, как бывалый купец, что озадачило караванщика. Приметил он опытным глазом, что не торговец этот юркий толстячок, хотя в дороге бывал, знал о привратностях пути и законах караванных обозов. Все стало понятно, когда вечером у костра после долгого перехода торговец достал из-за пазухи бубен и запел. Голос певца очаровал торговцев и слуг. Даже верблюды, казалось, забыли о своей жвачке и прислушались к мелодии, вместе с игривыми искрами взлетающей к темному небу. Купец пел о любви, которая победила все превратности на пути и влюбленные обрели счастье на чужой земле. С того вечера было спето немало песен, немало шуток прозвучало в адрес певца-купца, который менялся, как артист: то веселит всех, сказы сказывает, а то залезет на верблюда, задерет нос к небу, молчит и поглядывает на всех свысока, будто орел из гнезда.

Вот и сейчас странно ведет себя – стонет, как девка.

– Чего тебе, мил человек? – караванщик подошел к торговцу.

Тот выгнулся назад, опершись ладонями о поясницу. Крякнул и выпрямился.

– Слышь, почтенный, мне отлучиться надо, – купец кивнул в сторону города Белого Верблюда. – Обещал кое-что завести туда. Так я возьму своего верблюда, а потом вас найду в Священном городе.

Караванщик усмехнулся.

– Нет здесь твоего верблюда, все мои. Верблюда я тебе не продавал, а одолжил. Хочешь купить – плати! А хочешь туда идти – иди! Кто ж держит свободного человека?!

Глазки купца забегали. Покупать верблюда в его планы не входило, а плестись своими ногами, да еще тащить поклажу на своем горбу не хотелось. Решил купец схитрить, снова заныл:

– Ох, устал я ехать на твоем верблюде, сил никаких не осталось пешком идти, а надо! Слово купца – дороже всего! Караванщик, а, караванщик, у тебя в обозе осел плетется. Дал бы ты его мне. Что тебе с него проку? А? Я с тобой рассчитаюсь…

Купец согласился. Поторговались изрядно и только ударили по рукам, как толстячок сорвался с места и бегом за ослом. Перегрузил на облезлого доходягу свой сундук, кувшин и мешки, постоял в раздумье, оглаживая ткань конаса и, махнув рукой, взгромоздился сверху.

– Кхе, кхе, – забил пятками по тощим бокам.

Осел оказался не так упрям, лихо засеменил ножками, уходя с торговой дороги на менее пыльную, которая, петляя между пригорками, вела к городу Белого Верблюда.

* * *

Жаркое солнце давно высушило всю траву в окрестностях города. Пожухлые кустики топорщились в небо острыми стебельками. Только пахучая полынь сохранила остатки зеленого убранства, которое вблизи дороги было густо облеплено пылью. Вдоль реки, журчавшей тонким ручейком посреди обнажившегося глиняного русла, рядком выстроились стройные тополя. Ветер шумел в пирамидальных кронах, заставляя листья мерцать серебром.