Шепот дневного сна

Димка был театралом-неудачником. Несколько раз подряд он пытался поступить во МХАТ, в Щуку и еще куда-то, постоянно проваливаясь на этих бесчисленных конкурсах, кругах и актерских водоворотах. Теперь он навострил лыжи в Питер, ни с того ни с сего решив, что именно там-то он уж сумеет, наконец, поймать удачу. Девушки любили ему рассказывать свои личные медицинские истории. Особенно про аппендицит. Не знаю, почему.

Гарей же готовился стать маститым писателем. В одно время он прорвался на вгиковские экзамены, неплохо их сдал, но судьба не спешила раскрыть перед ним свои лавровые объятия. Он попытал счастья на том же поприще, но в другом институте. И, скажу вам, сегодня он нашел верное место среди таких порядочных Богов как я, Фаиг и другие.

Опять через стол, или по другую руку Командора, рядом со мной сидел на шатком стуле Господь Бог господин Петкевич. Он, как и обаятельный Димка, тоже мечтал стать актером. С любовью читал Баратынского и Зощенко, ценил заработанные законным путем деньги и не очень плохо играл на баяне. Баян, кстати сказать, был незаменимым участником многих попоек, совершавшихся в нашей общаге.

Зачем нам Инь? Зачем нам Ян?

У нас есть чумовой баян!

Итак, мы готовились сдвинуть точки сборки.

С утра до полудня в голове у меня вертелась одна строчка из ранней цоевской песенки: «Уходи, но оставь мне свой номер…». Театрал Димка сбивчиво описал новую свою подружку, у которой, разумеется, тоже вырезали аппендикс. Мудрый Фаиг вдруг говорил: «Как в том фильме» или: «Как в том романе». А Петкевич между тем рассказал историю про гареевского земляка, приезжавшего в Москву из Лениногорска.

Этот путешественник по прибытии имел при себе все мужские достоинства. Однако, познакомившись с господином Петкевичем, Господь Бог Альберт, так звали молодого человека, оставил одно из своих достоинств в общаге, то есть спустя неделю уехал домой в буквальном смысле лысым. А дело было так. Альберт, изрядно накачавшись пивом, неожиданно обнаружил азартные качества, чем и воспользовался наш баянист. Сначала он выиграл у Альберта в карты, а затем предложил ему пари, что сможет пролезть сквозь бумажку размерами двадцать на пятнадцать сантиметров. Окосевший Альберт с размаху поставил на это дело свою роскошную шевелюру, сказав, что готов стать лысым, если ему продемонстрируют сие чудо. Тогда господин Петкевич схватил ножницы, и через минуту клочок бумаги превратился в приличную непрерывающуюся окружность, в которую мог поместиться не только он, но и его любимый баян, иногда издававший популярную мелодию известной еврейской песенки «В семь сорок он приедет».

Пока Альберт недоуменно зевал и хлопал лениногорскими ресницами, Петкевич, недолго думая, обкорнал теми самими ножницами незадачливую голову путешественника. А закончил он это безжалостное дело бритвой в туалете.

Мы ржали как лошади.

Трава уже ждала нас, и Командор напутствовал перед дальней дорогой:

– Главное – это поймать ха-ха! Точнее, в данном случае, удержать его. Удержаться за ха-ха. Могут быть другие состояния. Умняк, например. На измену можно нарваться. Из комнаты лучше не выходить! Только в случае крайней необходимости… Желательно, воду не пить. Пробьет на хавку – жрите сколько влезет!

Он встал и направился к письменному столу. На нем среди кипы бумаг, учебников и другой литературы стоял будильник, показывающий 15 ноль-ноль. Командор развернул его циферблатом к стене.

– Немного эксперимента не помешает, – сказал он загадочно. – У кого есть часы, снимите и положите на стол. Не боись, воров здесь нет, все свои!

Когда, наконец, мы сделали по несколько затяжек, наступила гробовая тишина. Мы таинственно переглядывались, но ничего не происходило. Стало скучно. Я смотрел, как дымится моя сигарета, которой я, так сказать, закуривал дозу сладковатого плана. Фаиг откинулся на спинку кресла, почему-то слегка приоткрыв рот. Он раскраснелся как помидор, стараясь подольше задержать отраву в легких. Сквозь зубы у него выходили струйки дыма. Димка с удивленным лицом повернулся к Гарею и сказал: «Я расскажу тебе крыловскую басню», потом неожиданно рассмеялся, и все посмотрели в его сторону.

– Ну? – произнес господин Петкевич, передавая гильзу с травой Командору. – Какая басня?

– Что? – хихикнул Димка.

– Ты хотел что-то о Крыловой рассказать, – предположил Гарей.

– Я? – смущенно пролепетал Димка. – А кто это?

– Ты – это ты! – уверенно заявил мудрый Фаиг.

– А кто такая Крылова? – спросил я.

Гарей принял у Командора косяк, втянул в себя дым и держал его в груди до тех пор, пока лицо у него не стало красным и напряженным.

– Может в карты сыграем, – предложил он, доставая из кармана пачку крапленых.

– Точно, мужики, – подхватил Командор, – давай в карты!

Гарей начал раздавать.

Я взглянул на Командора и увидел, что он сидит на шконке, свесив в проход ноги, и рожа у него такая, будто он десятый год на Колыме, и семейники зовут его не иначе как «пахан». Я смотрю на него, смотрю и понимаю, что на самом деле просто уставился на него как сумасшедший.