Шепот небес

Нелепость ситуации вызывала у него смех. Джесси недоступна для него, как звезда в небе, как жемчужина в пучине моря. Уоррик Корбетт, должно быть, сошел с ума. Как он мог совершить подобную глупость – назначить грумом для своей юной прекрасной сестры молодого ирландца, который три года не прикасался к женщине. Впрочем, подобные назначения здесь обычное дело. Такие люди, как Уоррик Корбетт и Харрисон Тейт, не видели в слугах и каторжниках мужчин с горячей кровью. Им казалось, что их слуги не могут иметь личную жизнь, у них нет желаний и страстей.

Вскоре всадники увидели утопающий в зелени коттедж, стены которого состояли из грубо обработанных камней, а переплеты окон были выкрашены черной краской. Такое здание могло бы, пожалуй, стоять где-нибудь в центральных графствах Англии. Мисс Джесмонд Корбетт внезапно осадила свою лошадь и обернулась к Лукасу.

– Так вы скажете наконец, откуда узнали о моих наездах сюда? – спросила она надменным тоном, тревожно глядя на своего спутника.

– Нет, – решительно ответил Лукас, выдержав ее суровый взгляд.

У Джесси задрожал подбородок.

– Почему вы скрываете свой источник?

Лукас промолчал. Уперев руку в бок, он смотрел на раскинувшееся вдали море, пенистые волны которого набегали на золотистый песок. Говорили, что при сильном ветре Бухта кораблекрушений смертельно опасна для тех, кто отваживался выходить в море, из-за сильных подводных течений. Но в тихую погоду она выглядела вполне мирно и, казалось, ее водная гладь ничем не отличалась от морских просторов расположенной к югу бухты Блэкхейвен-Бей. Лукасу не нравилась его новая должность грума, зато в нынешнем положении ему представлялась возможность часто бывать на побережье и изучать его особенности.

О Бухте кораблекрушений Лукас услышал через несколько дней после своего приезда на Тасманию и с тех пор старался собрать о ней больше информации. Он слышал, что берега бухты необитаемы. Лишь на мысе Последней Надежды стоял коттедж, в котором жила одинокая женщина. Правда, внизу среди скал находился остов еще одного дома. Однако люди обходили его стороной. Ходили слухи, что здание сожгли, оно явилось местом страшной трагедии, о которой местные жители предпочитали молчать. Лукас считал, что такое положение дел ему на руку. Руины дома он мог использовать как док для строительства лодки.

Лукас, конечно же, не собирался делиться своими сокровенными планами с Джесси.

– Мне кажется, вы уверены в том, что старый Том не мог проболтаться о ваших посещениях коттеджа, – проворчал он, – Но почему вы так доверяете старику?

– Потому что он человек, на которого можно положиться.

Лукас пристально вгляделся в лицо Джесси и подумал, что тоже ни за что не смог бы предать эту девушку.

– На меня вы тоже можете положиться.

Джесси нахмурилась, в глубине ее глаз появилось выражение тревоги. Ее обуревали противоречивые мысли и чувства. Нет, Джесси не могла доверять этому человеку. Она не доверяла ему, конечно. Но у нее нет выхода. Лукасу уже известна ее тайна.

Тихо напевая, Женевьева Стржецкая срезала полураспустившийся бутон желтой розы, обвивавшей стену ее коттеджа. Цветущие растения, оплетавшие дом, с трудом приживались в неплодородной соленой почве мыса, обдуваемого ветрами. Поэтому Женевьева старалась не срезать цветы, как бы награждая их за выносливость и настойчивость. Однако сегодня она не удержалась. Ей стало очень одиноко и хотелось, чтобы хотя бы одна желтая роза составила ей компанию.

Услышав посторонний шум за воротами сада, она подняла голову и насторожилась, придерживая рукой соломенную шляпку, которую пытался сдуть ветер с моря. Она машинально прижимала шляпку тыльной стороной руки, как обычно делают садоводы, чтобы не испачкать головной убор землей, налипшей на ладонь и пальцы. Однажды, много лет назад, на острове Капри она вот так же придерживала шляпку, а ее спутник, молодой красавец с темными волосами и жгучими глазами, шептал ей на ухо нежные слова. Француз или итальянец? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Женевьева улыбнулась при воспоминании о своем давнем романе.

Когда-то она была молода и красива. По ее плечам золотой волной струились густые волосы, а кожа отличалась гладкостью и походила на прозрачную матовую яичную скорлупу, усыпанную коричневыми пятнышками – милыми веснушками. Но теперь Женевьева состарилась. У нее появились седые волосы и сморщилось лицо. Но о своем возрасте она вспоминала только тогда, когда смотрелась в зеркало, или в зимние вечера под завывания ветра за окнами. В плохую холодную погоду у нее ломило кости. В глубине души Женевьева ощущала себя молодой энергичной женщиной, в былые времена приводившей в шок окружающих.