Шепот падающих листьев

Ее волосы свисали прямо в еду, что, конечно, никак не могло повредить ни еде, ни волосам, но отчего-то заставило резчика немного отложить трапезу. Он налил себе саке и оглянулся по сторонам – в закусочной была только пара местных выпивох и один совсем древний старик, с лица которого не сходила широкая щербатая улыбка. Синдзи, подумав немного, решил, что вполне может вести с призраком негромкую беседу.

– Не дуйся, пожалуйста.

Асакава, не сказав ни слова, подняла в воздух палочки, которые Синдзи отложил, и воткнула их в рис. Резчик поспешил разрушить дурную примету, но Асакава повторила свою невежливую выходку³⁰. Синдзи вновь вытащил палочки из риса, вытер их и убрал за пазуху.

– Ты же видишь – я иду, как могу.

– Этого недостаточно!

– Прости, но я, в отличие от тебя, не могу летать, мне нужен сон и еда. Причем, и то, и другое желательно в теплом доме, а не под проливным дождем.

Асакава дернула головой, оставляя своими волосами тонкие длинные царапины на столешнице.

– Ты что, считаешь, что мне нравится быть такой?! Что я хотела этого?

– Ну, насколько я помню, никто не заставлял тебя перерезать себе горло.

– Да я же не собиралась… хотя, что ты вообще можешь понять в этом, простолюдин?! Для тебя честь, это просто слово.

– Эй, я вообще-то пустился в это путешествие ради твоей чести.

– Ты пустился в это путешествие, чтобы меня умиротворить. На меня и на мою честь тебе плевать, ты просто хочешь избавиться от меня!

– Жаль, что ты так думаешь…

Синдзи решил не продолжать этот разговор. Вместо этого он закончил трапезу, попросил еще кувшинчик саке и принялся за сегодняшнюю сойку. Асакава уселась на стол спиной к нему и, обхватив колени руками, уставилась на остров, к которому так стремилась. Синдзи неожиданно поймал себя на том, что созерцает спину художницы. Резчик отогнал неуместные мысли и вернулся к сойке.

– Почему сойка?

Асакава развернулась на месте и теперь смотрела на Синдзи, а ее ноги уходили в стол почти у самого верхнего края листа бумаги.

– Не знаю. С того самого момента, как ты со мной, рисую эту птицу и все никак не могу сделать все правильно.

– Лапки кривые получились.

– Я вижу.

Синдзи аккуратно сложил лист в четыре раза и порвал.

– На самом деле для новичка не так и плохо. Знала бы, что у тебя есть задатки, взяла бы в ученики… А меня напишешь?

Неожиданное предложение заставило резчика поднять взгляд на лицо призрака.

– Я не настолько хорош.

– Разумеется, но ведь других художников здесь нет. Меня никогда не писали. Даже Хираяма…

Стоило Асакаве сказать это, как ее одеяние начало будто бы истончаться, пока совсем не исчезло. Взгляду Синдзи предстала достаточно свежая шея, немного перекошенные плечи, переходящие в тонкие руки, и небольшая грудь. Призрак взлетела над столом, и теперь резчик видел ее лоно и худые бедра. Синдзи задрал голову и посмотрел на ухмыляющееся лицо Асакавы.

– Ну что, сделаешь меня персонажем «весенних картинок»?

– Нет, не сделаю.

– Почему? Я что, недостаточно хороша?..

Асакава преобразилась. Ушли морщины с лица, уступив место румянцу юности, руки так и остались палочками, но стали теперь гладкими и мягкими, будто и не знавшими никогда мужских прикосновений, как и груди. Спина распрямилась и теперь осанка была безукоризненной. Даже волосы собрались в роскошную густую прическу, а проседь ушла, оставив за собой лишь неприятные воспоминания. Асакава все равно не стала красавицей, но теперь она дышала весной, которая преображает все.

– А теперь?

Синдзи заглянул прямо в ее глаза, под которыми больше не лежали смертные тени.