Шепот пепла

А на Валаар плыть заставил проклятый куценожка. Генхард о таком и не думал. Хотел сбежать подальше, выскулив у Рябого пару-тройку монет. А вместо этого в ногах у него валялся, прося, чтобы взяли с собой на корабль. Ну и взяли. Генхард злился, конечно, а делать нечего. Всю дорогу бегал в трюм к порченым да сухари тайком в щель под дверью совал. Их там не больно-то кормили, но Генхард и сам не толстый. А этот мелкий еще пыжился – не буду, мол, есть то, что гад принес. Это ж надо! Из соахийских рук подачку брать не хочет! Вот и пусть без Генхардовых сухарей с голоду околеет. А куценожке вообще надо глаза выколоть и язык оторвать. А то зыркает. Спасу нет. И голос этот. До костей пробирает.

Как порченых в столицу привезли, у всей округи мозоли во рту натерлись от болтовни. Слушок даже прошел, что сам император на суде будет. Раньше-то уродов по одному ловили и тащили. А тут сборище целое. Может, проклятие какое натворить собрались. Как устроят потоп или засуху, бед не оберешься. Валаарий до этого только один раз на суд приходил. В самый первый, когда жену казнить велел и ребенка ее. Неспроста он спустя столько лет снова решился в зал порченых явиться. Заволновался. Испугался, что плодятся, как крысы в амбаре с зерном. Столько времени боролся, а они все лезут.

К бочке куценожкиной Генхард зря подошел, когда в столицу ехали. Хотел в отместку плюнуть на него, крышку приоткрыл, а тот взглядом впился и давай шептать. На суд, мол, с нами иди, потом того, потом сего. Ну и пришлось опять в ногах у Рябого кататься, еще и под ребра словил. Во второй раз, между прочим! Но Генхард не червяк безродный – своего добился. И стоял теперь гордый посередь здоровенной залы. Рот раззявил от удивления и голову задрал.

Потолок был такой высокий, что, если корабль сюда затащить, мачты даже до разноцветных стекляшек наверху могли не достать. Купол из-за них казался воздушным, и узоры красивые получались, особенно пока солнце не пряталось за облаками. Когда лучи проходили сквозь стекло, на полу мерцали желтые, зеленые и розовые пятна. Такие чудные – наступать жалко. Генхарду хотелось, чтобы они стали расписными платочками. Рассовал бы по карманам, а потом продал за сребреник каждый. Только один бы себе оставил. Для памяти. Ну и потому, что принцам положено такое иметь. Тогда пьянчужки с Пепельного перестали бы надсмехаться, и все девки в ногах катались. У сына-то соахийца.

А кругом все белое, чтобы затмение поняло – тут день правит. И стены из светлого мрамора. И колонны, как кости. Одежонка у судей и та одинаково светлая. А народу-то полно! Забили зал. Не продохнуть. Хорошо хоть, Генхарду досталось место почетное – перед круглой впадиной, где, будто в колодце, переминались с ноги на ногу порченые. Отсюда видно было и судей на той стороне, и возвышение, где главный готовился произнести речь, и балкон высоко наверху, где за белой ширмой сидел сам Валаарий. Никому не видный, но грозный.

Генхард прожигал полотно взглядом, изо всех сил надеясь увидеть хотя бы тень императора, и так увлекся, что вздрогнул от голоса обрюзглого старика, кое-как забравшегося на постамент. У главного судьи в животе мог уместиться здоровенный порося. Жирдяй говорил хриплым голосом, задыхался и переводил дух после каждого предложения. У него было противное лицо. Сплющенное, как если бы морду из теста шлепнули об пол, прежде чем прилепить к шее. Казалось, глаза, рот и нос вжались в сальные складки. От такого зрелища впору было морщиться, но Генхард разглядывал старика с восхищением. Он страстно желал стать таким же упитанным, наряженным и важным. Задыхаться от сытости – роскошь. Тратить на одежду столько ткани, что хватило бы троим, – богатство.

– И здесь мы собрались. Без решения покинуть место сие не посмеем. Словом императора нашего и дланью его да свершится пусть суд над грешниками!

Раздробленное эхо заплясало по стенам и затихло. Воцарилась торжественная тишина. Генхард замер от предвкушения. Порченые жались друг к другу, глядя в пол. Куценожку держала на спине уродка, потому что сутулый, длинноногий и рыжий едва стояли. Чем-то их накачали здорово. Яни цеплялась за мелкого. Он, гад, так и не помер – точно сухари Генхардовы грыз.

Ну и ладно. Все равно их всех скоро затмение подпалит, да и дело с концом. А Генхарду можно на Валааре остаться. Погодка здесь теплее, народ богаче, и соахийцы бывают часто. Вдруг какой-нибудь узнает в Генхарде сына и заберет с собой. Главное – уехать в богатый край и уж там зажить как следует. Говорят, в Соахии принцы все подряд.

– Назовите же свои проклятия перед императором нашим!