Шепот в ночи

Чтобы отделаться от ужасных догадок, Элис тряхнула головой так сильно, что от этого движения вуаль и барбет чуть было не упали. Она резко повернулась и поспешила в сторону угловой башни, забыв об оставленной позади собеседнице. Бросившись вниз по винтовой лестнице, она, запыхавшись, добралась до нижней площадки как раз в тот момент, когда Дэйр вышел из длинного входного туннеля. Элис, затаив дыхание, наблюдала, как он входит в большой зал, скудно освещенный двумя вонючими смоляными свечами и едва горящим огнем в массивном очаге. За шесть лет, минувших со дня их последней встречи, он стал еще более крепким, еще более грозным — и еще более пугающе красивым.

Дэйр не заметил ни женщину, отступившую в темноту лестничного свода, ни женщину, степенно спускавшуюся к ней, и прошел мимо. Он медленно двинулся по залу, в котором было и темнее и холоднее, чем прежде. Зал был таким огромным, что сидящий в дальнем конце высокого стола пожилой человек зрительно уменьшился до размеров маленького ребенка. Дэйр приблизился к нему, но немытые пряди белых редеющих волос, свисавшие на узкие плечи, не были поколеблены ни малейшим движением. Казалось, отец либо не услышал ни звука, либо не обратил внимания на присутствие кого-то постороннего.

— Отец, — твердо начал Дэйр, чтобы привлечь внимание человека, который находился будто в прострации. — Я буду говорить с вами.

— Нет! — Сирил привстал и тут же снова тяжело опустился в кресло с высокой спинкой, а белые, как бумага, щеки его вдруг покрылись неестественным румянцем. — Ты мертв, мертв, уже много лет мертв, мертв, мертв и горишь в адовом огне. — Руки его крепко прижались к узкой груди, высохшее тело покачивалось из стороны в сторону, а выцветшие глаза, горящие ненормальным огнем, словно опалили Дэйра.

Дэйр понял причину его ошибки: даже собственный отец считает его истинным перевоплощением того первого Дьявола.

— Это ваш отец умер, а не ваш сын.

Сирил повернул голову в сторону и наклонился вперед, внимательно изучая говорящего уголками прищуренных глаз.

— Сын? Ты не мой сын. Мой сын умер.

— Умер Габриэль, а я жив. — Дэйр неподвижно стоял перед этой жалкой пародией на умного, но жестокого человека, каким он его слишком хорошо помнил. Потом он спокойно произнес: — Ваш младший сын жив.

— Нет, нет, — Сирил снова начал покачиваться из стороны в сторону. — Мой сын умер, и я не позволю тебе унаследовать то, что принадлежало ему. Лучше пусть все сгинет. — Рассеянный взгляд его упал на пол, а он все повторял и повторял эти слова, как роковую молитву.

— Отец! — Очевидно, из-за смерти Габриэля отец лишился рассудка, и чтобы добиться желанной цели, ему следует терпеливо искать нужный путь в лабиринтах помутившегося разума отца. — Забудьте о вашей ненависти ко мне, подумайте о людях Уайта — обо всех тех, кого вы обкрадываете, обкрадывая меня.

Сирил внезапно поднялся — гнев, по-видимому, придал ему сил.

— Почему я должен беспокоиться, если то место, где жил демон, наконец превратится в ничто? Оно итак ничто, и ты не имеешь права вмешиваться — хотя бы пока жив, граф. — Безумным взглядом он посмотрел на группу любопытных, незваными явившихся в зал. Они были так же неопрятны, как и их жилище, и исподтишка наблюдали за тем, как их господин кричит на своего смуглого и молчаливого противника. — Я жив, и, пока я не умру, дьявол не сможет вернуться в свой земной дом.

Дэйр так и застыл, защищаясь от ненависти, звучавшей в этих язвительных словах. Он гордо поднял подбородок и прищурил глаза, чтобы предотвратить предательское проявление хотя бы малейшего намека на чувство.

В первое мгновение Сирил надулся, чувствуя себя победителем. В следующее — он схватился за грудь. Как будто пронзенный невидимым мечом ледяных голубых глаз Дэйра, он плашмя упал на стол. Падая, он сбил железный кубок, который начал подпрыгивать на полу, и разбросал остатки наполовину съеденного ужина.

Дэйр быстро взобрался на помост, где стоял стол, перевернул отца на спину и прижал пальцы к его иссохшему горлу в поисках хотя бы малейших признаков жизни. Их не было. Дэйр взглянул на женщину, поспешившую к упавшему так же быстро, как он сам. Его мать, смертельно бледная, молча стояла, казалось, преисполненная обвинения, а сзади томились все, кто присутствовал при этом событии. Когда он переключил внимание на толпу, все как один будто съежились под его могучим взглядом. Все они в страхе ретировались, не осталось ни одного, кто осмелился бы открыто взглянуть ему в лицо.

Единственная забота Элис была о Дэйре и о том, что он должен чувствовать, — вряд ли горечь утраты, но, несомненно, шок и ненужную вину. Теплый туман нежности застилал ей глаза, и сочувствие, которое так и изливалось из них, настолько поразило Дэйра, что ему не пришло даже в голову спросить ее, что она делает в замке. Скорее в ответ на это доверие, которое она сама открыто ему предлагала, он мрачно, но с благодарностью улыбнулся.