У Западных ворот, обозначавших вход в деревню Дашуйтун, стояла кумирня. Каменное сооружение, напоминавшее нишу в скале с полукруглым входом. В нише стояло деревянное изображение Чэнхуана. Был он одет в военную форму, в шлеме с крыльями, с мечом и копьем в руках. На каменном возвышении у его ног ставили свечи, чаши с едой и питьем. По всякому поводу обращались деревенские к нему. Кто просил помочь роженице, кто — заболевшему, кто — умершему, кто — обедневшему, кто — осиротевшему. Просили успокоить воду при наводнении, дать дождь при засухе, отогнать птиц с рисового поля, обеспечить хороший урожай. Да мало ли просьб было у каждого из 10 тысяч жителей деревни! Как только справлялся со всеми просьбами Чэнхуан? Лучше иметь в своем доме изображение Чэнхуана, кормить его, окуривать благовониями и просить о своих нуждах. «В своем доме он уж постарается для нас, хозяев», — думал Юй Фан, еще раз посмотрев на изображение генерала с мечом и книгой.
Хотелось с кем-то поделиться радостью от приобретения «собственного Чэнхуана», но сосед с утра ушел в горы за хворостом, а местного учителя, жившего напротив, беспокоить было боязно. И так учитель нередко подшучивал над Юй Фаном, удивляясь его безграмотности и нежеланию учиться. Юй Фан походил по улице туда-сюда, подолгу стоял у учительского дома, осторожно заглядывая через щель в калитке во внутренний двор, куда выходили окна дома и крытая веранда. Однажды ему показалось, что учитель появился на веранде, спустился во двор и как будто направился к выходу. Никто не появился, а калитку изнутри захлопнули плотнее.
«Нет, — подумал Юй Фан, — не дело стоять под глухой стеной чужого дома. Да и Чэнхуан у меня на стенке, а стенку не перенесешь через дорогу. Подожду, когда учитель выйдет, и позову его». Желание похвастать перебороло опасение быть смешным.
— Лу Сяньшэн, — громко крикнул Юй Фан, увидев учителя, появившегося на улице. — Лу Сяньшэн, не потратите ли вы чуточку своего драгоценного времени на меня?
— Пожалуйста, господин Юй Фан, я к вашим услугам, — ответил учитель, направляясь к Юй Фану.
— Соизвольте, Лу Сяньшэн, переступить презренный порог моего скверного жилища.
— Что вы, господин Юй Фан, ваш дом прекрасен, такие я встречал только на самых красивых улицах столицы.
— Поднимите ваши изящные ноги, переступите порог. Пожалуйста, войдите сюда. Здесь не очень хорошо, зато прохладно.
— Что вы, здесь чудесно, здесь прохладно. А что это у вас?
Учитель остановился, разглядывая изображение генерала с мечом и книгой.
— С вашего позволения, мудрый Лу Сяньшэн, это Чэнхуан. Я приобрел его в городе, чтобы иметь своего покровителя духа местности.
— Кто вам сказал, высокочтимый господин, что это Чэнхуан? Уж не торговец ли?
— Вы угадали, мудрый Лу Сяньшэн, торговец!
С лица учителя слетела учтивость, он подошел к картине ближе, рассмотрел надпись на книге и рассмеялся.
Юй Фан испуганно смотрел то на картину, то на учителя.
— Простите, дорогой Юй Фан, вас обманули. На книге написано: «Бесы и черти, уходите прочь, убирайтесь!», а Чэнхуан не изгоняет бесов и чертей, дорогой Юй Фан, — быстро проговорил, смеясь, учитель и добавил: — Если бы вы учились читать, вы бы прочитали иероглифы и сами бы поняли, что это не Чэнхуан, а Чжун Куй — гонитель чертей и вообще всякой злой силы.
Юй Фан резко подскочил к картине, потянулся, чтобы сорвать ее, но учитель остановил его:
— Дорогой Юй Фан, оставьте Чжун Куя на месте, ему, именно ему, а не Чэнхуану место в доме. Он будет оберегать вашу семью от злых оборотней и разной чертовщины.
Последние слова учитель произнес как-то с улыбкой, и нельзя было понять, то ли он на самом деле считал, что такой Чжун Куй может изгонять бесов и что вообще бесы или другие вредоносные силы существуют на самом деле, то ли смеялся над неграмотным крестьянином, верившим в духов, богов и козни чертей.
Юй Фану показалось, что учитель даже не верует в Чэнхуана, хотя вместе со всеми ходит к нему на поклонение к Западным воротам. «Не верует, — ужаснувшись, подумал Юй Фан и добавил про себя: — А как же бог богатства Цайшэнь и его свита с близнецами Хэ-Хэ и Люхаром на жабе? А как же бог или дух долголетия Шоусин с посохом, у которого рукоять в форме головы оленя — символа продвижения по служебной лестнице — в одной руке и персиком — в другой, с тем персиком бессмертия, что растет в персиковом саду матери — царицы Запада Сиванму? Как же бог очага Цзю-ван, которого рисуют на бумаге и сжигают в Новый год, чтобы он отправился на небо и доложил о поступках семьи, а чтобы он говорил сладкие речи, ему мажут губы медом? Наконец, как же сам великий Яшмовый император — владыка Неба, и всех богов и духов, и людей Поднебесной?»