- Хотя, наверное, в каждом человеке сидит что-то от Иуды, - проговорил он. - И во мне... Как раньше пели: "Ленин в тебе и во мне". Так и Иуда... Таким образом, Сонька все выдумала, чтобы поиметь трупы, как Яго... Вообще, поведение и Яго, и Иуды иррационально.
- Она кроме трупов получила и большую зелень на клык.
- Какую еще зелень? Доллары, что ли?
- Уж конечно не рубли.
- Что за чушь!
- Не строй из себя маленького мальчика. Тебе разве ничего не говорит Голден Эрроу? От этой компании был самый богатый венок...
- При чем тут венок?
- При том, что племянник Соньки, пришибленный кепкой вождя, - президент компании. Он сэкономил на Иване Ильиче миллионы, а Соньке кинул пару тысяч. Я думала, что он и тебе кинул сколько-то сребреников за содействие...
Николай Иваныч почувствовал, что на него накатился мрак, кровь отлила от лица.
- О Боже! - только и вырвалось у него.
Он схватился за дерево, чтобы не упасть.
- Я думала, что ты все знаешь, - видя состояние мужа, Серафимовна подставила руку под его локоть.
- Я думал, что ее племянника убил... Ленин.
- Однофамильца. Я думаю, что весь гонорар Соньки уйдет на ремонт сантехники. Слабое утешение, неравноценный обмен.
- Не понимаю я ее, не понимаю. Ее поведение иррационально!
- Просто она всю жизнь была влюблена в Ивана Ильича - вот и все. И вообще, я в положении, - добавила Серафимовна безо всякой связи с предыдущим разговором.
- В интересном положении? - удивился он.
- В самом интересном. От него, от Ивана Ильича.
Теперь Николая Иваныча ударило в пот, и он подумал, что настало самое время выпить водки.
- Пойди купи. - Он сунул Серафимовне купюру и кивнул в сторону рядом стоящей стекляшки. - Сивухи, - пояснил он. - А мне надо немного отдышаться. Интересно... интересно... девки пляшут, - бормотал он и крутил головой. Интересно, - пока не ощутил в руке пластмассовый стаканчик. - Ничего не понимаю.
- Вот я и пришла объяснить.
- Что-то я, братцы, тут ничего не понимаю.
- Могу рассказать по порядку, если хочешь. Ты, наверное, помнишь, как кто-то рассматривал с чердака в бинокль нашу квартиру. Тогда я купила занавески, которые ты прозвал пуленепробиваемыми. Помнишь?
- Ну и что?
- С этого все и началось.
- Это было давно.
- На самом деле никто за нами не подсматривал: просто мне нужны были плотные занавески - для исполнения моего плана.
- Понятно, - ухмыльнулся он. - По жанру детектива я должен был в этом наблюдателе - или в твоем сообщении о несуществующем наблюдателе - увидеть, как сказала бы Сонька, первый сюжетный узел. Так, что ли?
- Пусть будет так. И считай, мой рассказ будет ответом на твое: "возвращайся". Слушай дальше.
- Погоди, дорогая, ты мне совсем заморочила голову. Что же такое получается? Ты - моя мама? То есть мачеха, которая родила, то есть родит, сводного братца взамен погибшего Витька? То есть ты как бы Федра?
- Точно! Я - Федра! - почему-то обрадовалась Серафимовна, и он подумал: "До чего дура! На нее и обижаться невозможно". - Я читала пьесу француза Расина. Там такие страсти - ужас! Только я - Федра навыворот.
- Ты - моя мамочка.
- Да, я побывала по необходимости твоей мамочкой. Не скажу, сколько времени. Час? Минуту? Ради сохранения семьи, то есть продолжения рода. Я не могла допустить, чтобы род Ивана Ильича пресекся. И это стало целью моей жизни.
- Что ты плетешь? Какая необходимость? Какое сохранение семьи? Какая цель жизни? Ну ты, мать, даешь... стране угля!
- Ах, Коля! Не хотела говорить, но, боюсь, придется. Ведь ты ни хрена не понимаешь. Я хотела все сохранить в тайне. И чтобы никто ничего не знал. Ради твоего спокойствия. Придется расколоться.
- Ты уж расколись, будь добра. Облегчи мою душу.
- Еще не начинала, но придется. Только не спрашивай, как я все узнала. Ты ведь сам меня одернешь, чтобы я не вдавалась в этот... ну, натурализм и... как ее... в физиологию. Оказывается, не только женщины бывают бесплодными, но и мужчины.
- Чего-чего? - Николая Иваныча снова ударило в пот.