Читаем Шепот звезд полностью

— Что-то мне не нравится блеск этих стекол, — сказала Одесса Федоровна, показывая на ресторан.

Самолет Иваныч насторожился: он подумал, что сейчас могут начаться капризы.

— Тогда возьмем мотор, будем ехать и глядеть… Может, в какой-нибудь парк? Скажем, Парк культуры и отдыха имени писателя Горького? — Он смутился, словно сказал что-то непотребное уважаемой женщине.

Та, увидев его смущение, подумала: "Какой милый!"

Исходя из заранее решенного "внешность не имеет значения", он посчитал необязательным рассматривать Одессу Федоровну во всех подробностях, однако успел увидеть, что она невысокая, но стройненькая, грудь вперед — так держатся уверенные в себе начальницы, которым часто приходится бывать на людях и преодолевать смущение. Очкастая, улыбающаяся, зубы свои. В следующее мгновение он рассмотрел ее полные, ненакрашенные губы, гуттаперчевый, аккуратный носик и убранные на затылок волосы. Было в ней и что-то консерваторское. Может, она скрипачка?

Одесса Федоровна оказалась на вид гораздо интеллигентнее, чем это могло показаться, судя по телефонной болтовне.

Ни в коем случае нельзя сказать, что он влюбился с первого взгляда (тут он имел печальный опыт), то есть вполне владел собой; пока ему нравились только потоки собственных мыслей и интересных ощущений (что он называл "самовлюбленностью"), явившихся в результате разговоров с Одессой. Впрочем, она успела понравиться ему добротностью и простотой, за которой можно видеть значительность. Вместе с тем он понимал, что женщины имеют собачий нюх на собеседника и способны распознавать самую тонкую фальшь. Ему никак не удавалось подробно разглядеть улыбающуюся очкастую женщину; он даже не мог поглядеть, какие у нее ноги. Вместе с тем было в нем и некоторое неспокойствие, что вряд ли не будет истолковано как влюбленность и восхищение. Однако в любом случае трезвая женщина умнее и приметливее любого мужика, озабоченного поводом и способом распушить хвост.

Он почувствовал, что ему под мышку лезет маленькая, понимающая и сочувствующая ему рука и сказала (рука сказала? да, рука!):

— Говоря по правде, я не люблю рестораны.

Он перехватил такси, шофер сказал:

— Еду в Бескудниково.

— Нам туда не надо, — возразил Самолет Иваныч.

— Захлопни дверь!

Единственную месть, которую мог себе позволить Самолет Иваныч, оставить дверь распахнутой: пусть перегибается и сам захлопывает, сволочь такая.

— Закрой дверь! — приказал шофер.

— Делайте, как вам удобнее, — вежливо кивнул Самолет Иваныч.

— Стоило бы тебе рыло начистить, — сказал шофер.

— За чем же дело стало? — со всей возможной любезностью отозвался Крестинин и, повернувшись к Одессе, покачал головой, — очень нервный для своего возраста.

— Не надо сердиться на обслуживающий персонал, — с поистине королевской простотой отозвалась Одесса Федоровна.

Последнее показалось шоферу особенно обидным, и он дернулся, как бы желая проучить этих… этих… И тогда Самолет Иваныч снял наручные часы, передал их Одессе и слегка поддернул рукава; на его лице играла добродушнейшая улыбка.

— А-а, черт с тобой! — вдруг сменил гнев на милость шофер. — Куда тебе?

Одесса заколебалась, но Крестинин раскрыл перед ней дверцу.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Здравствуйте, — ответил шофер.

Все стало на свои места, а Крестинин подумал о своем поведении: "А ведь ты фуфло гнал, господин, то есть товарищ Крестинин".

Одесса Федоровна вернула ему часы. Он задержал ее руку в своей, потом, наклонившись, прильнул к ней губами.

— Куда прикажете? — спросил шофер.

— На Поварскую, — ответила Одесса. — Там мастерская, — пояснила она.

…Очередь не страшна, если не лезут в обход и ты не один. Они стояли прижавшись друг к другу.

— Я испугалась, когда ты снял свои роскошные часы, — сказала она, упирая на "ты".

— Ничего заслуживающего внимания.

— Ты спортсмен?

— Не мирового класса, — ответил он со скромностью истинного фуфлогона.

И не было ничего противоестественного в том, что он приобнял ее — рука почувствовала ее живую спину — и осторожно поцеловал в уголок губ- мешали огромные очки. Им, пожалуй, нравилось выступать под псевдонимами и не проявлять друг к другу любопытства мира сего: какая разница, где работаешь, каковы твое семейное положение, зарплата и количество детей.

Очередь их сблизила, заставила почувствовать друг в друге защиту (в том числе и от скуки) и нежность. Он помнил ее живую, очень понятливую спину, способную отвечать на любое прикосновение.

Когда же она сняла очки, он был поражен в самое сердце взглядом ее близоруких, ласковых и огромных, как лесные озера, глаз.

Но он, даже пораженный, нашел в себе силы подумать: "Это у нее безошибочный прием добивать жертву".

Они — он был обвешан свертками и бутылками, как рождественская елка очутились в мастерской и были встречены искренним и излишне громким ликованием уже довольно теплой компании бородатых мужчин и развязных женщин с сигаретами. Горячий прием Крестинин отнес даже не к своей даме, а к собственным украшениям (если трактовать себя как елку): судя по всему, художники были уже сухими и готовились к походу в магазин, и — о счастье! не надо никуда бежать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История одного города. Господа Головлевы. Сказки
История одного города. Господа Головлевы. Сказки

"История одного города" (1869–1870) — самое резкое в щедринском творчестве и во всей русской литературе нападение на монархию.Роман "Господа Головлевы" (1875–1880) стоит в ряду лучших произведений русских писателей изображающих жизнь дворянства, и выделяется среди них беспощадностью отрицания того социального зла, которое было порождено в России господством помещиков.Выдающимся достижением последнего десятилетия творческой деятельности Салтыкова-Щедрина является книга "Сказки" (1883–1886) — одно из самых ярких и наиболее популярных творений великого сатирика.В качестве приложения в сборник включено письмо М. Е. Салтыкова-Щедрина в редакцию журнала "Вестник Европы".Вступительная статья А. Бушмина, примечания Т. Сумароковой.

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин

Проза / Русская классическая проза