Шепот звезд

— Хотя, наверное, в каждом человеке сидит что-то от Иуды, — проговорил он. — И во мне… Как раньше пели: "Ленин в тебе и во мне". Так и Иуда… Таким образом, Сонька все выдумала, чтобы поиметь трупы, как Яго… Вообще, поведение и Яго, и Иуды иррационально.

— Она кроме трупов получила и большую зелень на клык.

— Какую еще зелень? Доллары, что ли?

— Уж конечно не рубли.

— Что за чушь!

— Не строй из себя маленького мальчика. Тебе разве ничего не говорит Голден Эрроу? От этой компании был самый богатый венок…

— При чем тут венок?

— При том, что племянник Соньки, пришибленный кепкой вождя, — президент компании. Он сэкономил на Иване Ильиче миллионы, а Соньке кинул пару тысяч. Я думала, что он и тебе кинул сколько-то сребреников за содействие…

Николай Иваныч почувствовал, что на него накатился мрак, кровь отлила от лица.

— О Боже! — только и вырвалось у него.

Он схватился за дерево, чтобы не упасть.

— Я думала, что ты все знаешь, — видя состояние мужа, Серафимовна подставила руку под его локоть.

— Я думал, что ее племянника убил… Ленин.

— Однофамильца. Я думаю, что весь гонорар Соньки уйдет на ремонт сантехники. Слабое утешение, неравноценный обмен.

— Не понимаю я ее, не понимаю. Ее поведение иррационально!

— Просто она всю жизнь была влюблена в Ивана Ильича — вот и все. И вообще, я в положении, — добавила Серафимовна безо всякой связи с предыдущим разговором.

— В интересном положении? — удивился он.

— В самом интересном. От него, от Ивана Ильича.

Теперь Николая Иваныча ударило в пот, и он подумал, что настало самое время выпить водки.

— Пойди купи. — Он сунул Серафимовне купюру и кивнул в сторону рядом стоящей стекляшки. — Сивухи, — пояснил он. — А мне надо немного отдышаться. Интересно… интересно… девки пляшут, — бормотал он и крутил головой. Интересно, — пока не ощутил в руке пластмассовый стаканчик. — Ничего не понимаю.

— Вот я и пришла объяснить.

— Что-то я, братцы, тут ничего не понимаю.

— Могу рассказать по порядку, если хочешь. Ты, наверное, помнишь, как кто-то рассматривал с чердака в бинокль нашу квартиру. Тогда я купила занавески, которые ты прозвал пуленепробиваемыми. Помнишь?

— Ну и что?

— С этого все и началось.

— Это было давно.

— На самом деле никто за нами не подсматривал: просто мне нужны были плотные занавески — для исполнения моего плана.

— Понятно, — ухмыльнулся он. — По жанру детектива я должен был в этом наблюдателе — или в твоем сообщении о несуществующем наблюдателе — увидеть, как сказала бы Сонька, первый сюжетный узел. Так, что ли?

— Пусть будет так. И считай, мой рассказ будет ответом на твое: "возвращайся". Слушай дальше.

— Погоди, дорогая, ты мне совсем заморочила голову. Что же такое получается? Ты — моя мама? То есть мачеха, которая родила, то есть родит, сводного братца взамен погибшего Витька? То есть ты как бы Федра?

— Точно! Я — Федра! — почему-то обрадовалась Серафимовна, и он подумал: "До чего дура! На нее и обижаться невозможно". — Я читала пьесу француза Расина. Там такие страсти — ужас! Только я — Федра навыворот.

— Ты — моя мамочка.

— Да, я побывала по необходимости твоей мамочкой. Не скажу, сколько времени. Час? Минуту? Ради сохранения семьи, то есть продолжения рода. Я не могла допустить, чтобы род Ивана Ильича пресекся. И это стало целью моей жизни.

— Что ты плетешь? Какая необходимость? Какое сохранение семьи? Какая цель жизни? Ну ты, мать, даешь… стране угля!

— Ах, Коля! Не хотела говорить, но, боюсь, придется. Ведь ты ни хрена не понимаешь. Я хотела все сохранить в тайне. И чтобы никто ничего не знал. Ради твоего спокойствия. Придется расколоться.

— Ты уж расколись, будь добра. Облегчи мою душу.

— Еще не начинала, но придется. Только не спрашивай, как я все узнала. Ты ведь сам меня одернешь, чтобы я не вдавалась в этот… ну, натурализм и… как ее… в физиологию. Оказывается, не только женщины бывают бесплодными, но и мужчины.

— Чего-чего? — Николая Иваныча снова ударило в пот.