Шерас

ДозирЭ вновь пожал плечами, будто ему было совершенно безразлично, что с ним станется в ближайшее время. Нельзя сказать, чтобы он раньше не думал об этом. Неоднократно думал. Думал о ненавистном Сюркуфе, которому вынужден был подчиняться, однако ни на мгновение не забывал, что привело к смерти его отца, кто разорил его отчий дом, кто едва ли не собственноручно пытал его на «Колесе правды». Думал и об Алеклии, у которого отнял возлюбленную. Всё чаще и чаще вспоминал о роковом обещании — умереть в бою. А более всего тревожился о сыне Инфекта, ни в чем не повинном маленьком Волиэну, который еще не успел никому принести зла, но смерти которого уже желали многие и многие. Но думал обо всем этом ДозирЭ как-то мимоходом. Наверное, легкомысленная молодость брала свое.

Сейчас же, после смерти Андэль, молодой человек испытывал какое-то отчаянное равнодушие к происходящему и к собственной участи и готов был открыто смотреть в лицо любым смертельным опасностям.

— Я не боюсь их! — бросил он с вызовом. — Да и вообще, теперь мне всё равно!

Идал тяжело вздохнул:

— Я понимаю тебя… Когда случилась беда с моими братьями, у меня было такое же настроение… Но постарайся же взять себя в руки. Теперь тебе как никогда нужно собраться… Будь осторожен!

ДозирЭ нехотя кивнул.

Утром ДозирЭ подходил к площади Радэя. Сегодня он решил дать Крылатому отдых, к тому же последние два года действовал указ, по которому возбранялось во время казней или многолюдных церемоний въезжать на площадь на лошади. Покинув свое жилище, он не без удовольствия прошелся пешком, вдыхая прохладный утренний воздух.

Все пространство площади Радэя было расчищено — убраны почти все памятники, разобраны святилища, снесены торговые шатры, ювелирные лавки, парфеоны, небольшие трапезные и виночерпни. Осталось только Дерево Жизни — огромный золотой дуб с изумрудными листьями и рубиновыми желудями, который сейчас окружила сотня белоплащных воинов.

Половину площади уже заполнил народ, но люди продолжали прибывать. Несколько тысяч гиозов следили за порядком: прежде всего перегородили дороги и внимательно оглядывали всех, кто стремился попасть на площадь, особенно инородцев. Многих обыскивали, а самых подозрительных уводили с собой.

В нескольких шагах от Казнильного места воздвигли деревянные трибуны на две тысячи человек. Они предназначались в основном для богатых грономфов; несколько лучших рядов выделили тем, кому надлежало здесь присутствовать не из праздного любопытства, а по долгу службы.

Казнильное место и трибуны окружали стражи порядка, потом воины гарнизона, которые, собственно, и несли ответственность за все подобные мероприятия, и далее вишневоплащные из отряда «Золотые листья». Кроме того, два десятка мест под навесом от солнца, где должны были сидеть несколько Друзей из Совета Пятидесяти, Инициаторы и грономфские липримары, взяли под охрану воины Белой либеры. Сегодня здесь ожидался даже Провтавтх, негласно считающийся вторым человеком в Авидронии.

Несмотря на то, что ДозирЭ носил форму Вишневых, ему пришлось несколько раз предъявлять жезл власти — таков порядок. Некоторые узнавали его в лицо, нередко он слышал свое имя и восклицание: «Не тот ли это?!»

Сюркуф был уже на трибуне, он махнул ДозирЭ рукой, приглашая занять место рядом — как раз напротив приготовленной шпаты…

Вскоре площадь Радэя, вмещавшая по меньшей мере несколько сот тысяч человек, оказалась заполненной до отказа. Стражники, выстроившись рядами, перегородили путь всем, кто опоздал. Недовольные толпы, среди которых было много цинитов и ополченцев, в некоторых местах даже пытались прорвать оцепление, но были встречены затупленными копьями и дубинками, и под градом ударов отступили.

Трибуны заполнились, и по рядам пошли проворные юноши-слуги, разнося плоды, бирулайские сладости и охлажденное вино.

Сначала казнили нескольких кровожадных убийц, берктольских лазутчиков и пленных флатонов. Над площадью то и дело поднимался раскатистый устрашающий гул.

Вскоре появился Провтавтх — худой, скромный, в простых одеяниях. Его сопровождали четверо телохранителей. На трибунах это событие не осталось незамеченным: многие стоя приветствовали своего кумира. Все знали, что великий тхелос не любит вида крови и всячески избегает публичных казней, и тем радостней было известие, что он все-таки здесь, вместе со своим народом, пришел, превозмогая отвращение, лично увидеть, как лишат жизни одного из злейших врагов Авидронии — иргамовского лазутчика и главаря маллов по имени Бредерой.

Все ждали этого главного сегодняшнего события.