Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

– Потому что они правы! Я сам когда-то состоял в «Братстве Аззира и Нуригеза» и безоговорочно чту те священные законы, за точным соблюдением которых следит братство! Инфект, хотя и Бог, но не интол. Его власть ограничена великим множеством всяческих оговорок!

Алеклия произнес это с чувством глубокой досады, будто по-дружески жалуясь ДозирЭ на свою нелегкую судьбу.

– Так чей это ребенок? – спросил он. – Мальчик по имени Волиэну чей? Мой или твой?

ДозирЭ прошиб холодный пот, при этом он отметил и на лице Божественного необычайное волнение.

– А если бы он был твоим, мой Бог, что бы ты сделал?

Алеклия крепко задумался.

– Во имя великой Авидронии, во имя спокойствия в стране я отдал бы его «Братству Аззира и Нуригеза»! – отвечал он, отведя взгляд.

– Я не верю, что ты смог бы так поступить, Великий и Всемогущий! – запальчиво и дерзко воскликнул ДозирЭ. – Отдать своего ребенка, собственную плоть и кровь хладнокровным убийцам!

– Ты не понимаешь… – вяло защищался Инфект.

ДозирЭ подошел к «Колесу Правды» и стукнул его ногой.

– Я не верю тебе!

– Постой же! – успокоил Алеклия, приблизившись к воину вплотную. – Скажи же мне, чей это ребенок?

ДозирЭ заглянул в глаза Божественного и тут заметил пробежавшую в его взгляде какую-то добрую искру.

– Это… это мой ребенок! – от волнения хрипло отвечал молодой человек. – Клянусь всеми…

Алеклия облегченно вздохнул и, не желая больше ничего слушать, поспешно и очень громко изрек:

– Значит, ты утверждаешь, что это твой ребенок? Хорошо, я верю тебе!

Тут он взял свой плащ и собрался уйти.

– ДозирЭ, ты свободен, – сурово сдвинув брови, сказал он. – Но я больше не желаю тебя видеть и что-либо о тебе слышать. Даже вспоминать не хочу. Исполни же, наконец, свое обещание! Даю тебе последний шанс умереть в бою и навечно остаться в глазах потомков величайшим из героев! Не медли!

– Я сделаю это, мой Бог, тем более что меня теперь на этом свете мало что удерживает!

Верю.

Алеклия набросил на плечи плащ и обернулся у самого выхода:

– Позволь узнать, а куда ты дел сто берктолей, которыми я повелел тебя вознаградить за ларомов и золотую Деву?

– Половина ушла на Ополчение, половина – в храмы Инфекта…

Алеклия удовлетворенно кивнул и спешно вышел…

Накануне того дня, когда Божественный вместе с Ополчением и другими воинствами собирался отправиться в поход, ДозирЭ, Идал и Тафилус сидели в скромной кратемарье на краю Грономфы – единственном месте, где нашли свободный стол. Завтра столица опустеет, но сегодня полторы сотни тысяч ополченцев и цинитов до отказа заполнили все кратемарьи, трапезные, виночерпии, Огневые и от души пировали, кидая распорядителям и слугам последние оставшиеся в их карманах монеты.

– Мы снова вместе! – воодушевленно изрек Идал, поднимая кубок. – Все живые!

– Как ни странно! – обронил ДозирЭ.

– И завтра вместе отправимся в поход! – продолжил эжин.

– Вместе-то вместе, но в разных отрядах, – удрученно возразил Тафилус. – А как хотелось бы действительно быть всюду рядом, как тогда под Кадишем!

– Тафилус прав, – печально согласился ДозирЭ. – Завтра мы надолго расстанемся… возможно, навсегда…

– К чему эта грусть, друзья? – с укором говорил Идал, призывая жестом опрокинуть кубки. – Мы быстро разобьем флатонов и героями вернемся в Грономфу, украшенную победным пурпуром!

Друзья «на крови» выпили и, поскольку все были изрядно голодны, принялись за еду.

Идал продолжал балагурить, хотя и сам понимал, что завтра начнется великий поход против флатонов, из которого вернутся далеко не все: может быть, половина, может, треть, а может, вообще никто не вернется. Да и победа довольно призрачна! Вражеские орды столь огромны, что не поддаются никакому счету. Не зря день и ночь вокруг Грономфы возводятся новые укрепления. Глядишь, дело дойдет и до штурма столицы! Но ни ДозирЭ, ни тем более простоватый Тафилус и не догадывались о том, что на самом деле творится в душе у Идала…

Судьба действительно самым причудливым образом раскидала друзей по разным воинствам. Идал, как известно, возглавлял в Ополчении свой собственный отряд, который, к слову сказать, произвел на военачальников такое впечатление, что ему придали значение особой ударной сотни и даже позволили прикрепить к шлемам красивое оперение, которое Идал придумал сам. Тафилуса сначала расстроили тем, что партикулу Эгасса все-таки упразднили, но потом необыкновенно воодушевили – его и еще две сотни бывших «неуязвимых» зачислили в либеру «Черные драконы» – в отборный шеститысячный монолит, любимое детище Седермала, самый сильный отряд пешей части авидронской армии. Теперь девросколянин сидел перед друзьями весь в черном, в свободных штанах из плотной льняной ткани, которым многие удивлялись, поскольку в Авидронии штаны только начинали входить в употребление, и в высоких сапогах из толстой кожи с глухой шнуровкой. Тафилуса оставили десятником, о чем свидетельствовали хвостики на его плече, а по его регалиям, наградным платкам на шее и фалерам можно было проследить почти все важнейшие вехи победоносной военной кампании в Иргаме.