Новый комендант посадил Ивана на хлеб и воду, в темную яму острога, а вскоре отправили в Новгород, где снова началось следствие по делу 1730 года, когда Долгорукие и Голицыны хотели лишить императрицу прав самодержавно править страной. И вскоре князя Ивана Долгорукого и его троих братьев казнили, а Наталью вместе с новорожденным ребенком посадили в острог, где еще недавно сидел ее муж. Старший ребенок остался практически беспризорным, спал в хлеву, предоставленный самому себе, и только женщины из поселка жалели и подкармливали его, да и то с опаской – а ну как и их семьи попадут в острог за помощь сыну опального князя?
Княгиня была уже близка к помешательству, когда в те края случайно занесло французского ученого-астронома Делиля, который – так же случайно – услышал французскую речь старшего сына Натальи. Узнав, что мальчик – сын опального князя, а мать его с новорожденным братом находится в тюрьме, Делиль немедленно начал действовать. Ворвавшись к коменданту крепости, он потребовал немедленно освободить несчастную женщину, грозя самыми страшными карами, какие только мог придумать, и обещая, что об этом самоуправстве узнает весь свет.
Испугавшись, комендант распорядился выпустить Наталью Борисовну из тюрьмы, а Делиль, ни на минуту не оставляя ее одну, спас ее от помешательства и голодной смерти, а кроме того, подсказал написать в Петербург прошение о позволении вернуться в Центральную Россию вместе с детьми.
В начале 1740 года ей позволено было вернуться. После смерти Анны Иоанновны на престол вступила дочь Петра I – Елизавета Петровна, которая вернула княгине Долгорукой часть имений, конфискованных в 1730 году. Но Наталья не желала жить ни в Москве, ни в Петербурге. Удалившись в свое деревенский дом, она дождалась, пока старший ее сын, Михаил, достиг совершеннолетия, и ушла в монастырь, приняв в постриге имя Нектарии. Вместе с ней жил и ее младший сын Дмитрий, который был тяжело болен. Неизвестно, явилось ли помутнение рассудка следствием тяжести первых недель его жизни или причина была в другом, но только он сошел с ума от несчастной юношеской любви и скончался в полном затмении разума в Флоровском монастыре в Киеве.
Мать пережила его лишь на два года. Она трудилась, не покладая рук, ухаживала за больными, благоустраивала монастырские могилы, вышивала и именно там, в монастыре, написала свою книгу.
Ее судьба вдохновляла поэтов и романистов еще долгие годы. Поэт-романтик И. И. Козлов писал о ней:
Глава 10
Театр графа Шереметева
Брат ее, граф Петр Борисович Шереметев, в то время вновь увлекся театром. Он по-прежнему любил театр, но ставить домашние спектакли он больше не мог – каждый раз он вспоминал свою покойную дочь, которая так любила появляться на сцене в легком платье Волшебницы из пьесы «Зенеида». Однако граф организовал в своей усадьбе театр, где играли его крепостные люди.
Крепостные театры в то время только входили в моду, и отношение к ним было неоднозначное. Кто-то считал это удачной выдумкой, кто-то – очередным глупым барским капризом.
«Часто смеялись и смеются и ныне над этими полубарскими затеями. Они имели и свою хорошую сторону. Эти затеи прививали дворне некоторое просвещение, по крайней мере, грамотность; если не любовь к искусствам, то, по крайней мере, ознакомление с ними. Это все-таки развивало в простолюдинах человеческие понятия и чувства, смягчало нравы и выводило дворовых людей на Божий свет. От этого скоморошества должны были неминуемо западать в них некоторые благие семена. Эти полубарские затеи могли иметь и на помещиков благодетельное влияние: музыка, театральное представление отвлекали их отчасти от псовой охоты, карт и попоек», – писал о крепостных театрах Вяземский.
В конце концов у Шереметевых появилось несколько крепостных театров, которые занимали довольно видное место в театральной жизни России того времени. В подмосковной усадьбе Кусково располагалось три сцены – Старый, или Закрытый, театр, а также Новый театр и Воздушный театр. Был у Шереметевых театр и в Москве на Никольской улице, и на Воздвиженке, и театр-дворец в Останкино, сохранившийся до наших дней.