Шерли

«Боже мой, — жалобно повторила она, и в голосе ее было все: возмущение, удивление и печаль. — Вы сделали такое странное предложение, — от вас я его не ожидала. Если бы вы только знали, как странно вы говорили и как странно смотрели при этом, вы бы сами поразились! Вы говорили не как влюбленный, предлагающий мне свое сердце, а как разбойник, требующий у меня кошелек».

Странная тирада, не правда ли, Йорк? Но едва она это проговорила, я понял, что, при всей странности ее слов, она сказала святую истину. В ее словах я увидел себя, как в зеркале.

Я взглянул на нее волком, но промолчал; ее слова привели меня в ярость и в то же время пристыдили.

«Жерар Мур, — продолжала она, — вы знаете, что не любите Шерли Килдар!»

Я мог бы пуститься в лживые уверения, начать клясться, что люблю ее, но мне было стыдно лгать, глядя в ее чистые глаза, я не мог опуститься до клятвопреступления перед этим правдивым существом. Кроме того, все эти пустые клятвы были бы все равно бесцельны и тщетны: она поверила бы мне не более, чем духу Иуды, если бы он вдруг появился из темноты и встал перед ней. Ее женское сердце слишком чутко, чтобы принять мое полунасмешливое, полуравнодушное восхищение за истинную пылкую любовь.

«Что было дальше?» — спросите вы, мистер Йорк. Дальше она села в кресло у окна и заплакала. Она плакала горько и гневно. Слезы лились по ее щекам, но когда она поднимала на меня свои огромные, широко раскрытые темные глаза, в них сверкали молнии обиды и гнева. Они словно говорили мне: «Вы причинили мне боль! Вы меня оскорбили! Вы меня обманули!»

Вскоре она заговорила не только взглядами.

«Я в самом деле уважала вас, я восхищалась вами, вы мне действительно нравились, — говорила она. — Да, да, я любила вас раньше, как брата! А вы, вы хотели совершить со мной торговую сделку! Вы хотели принести меня в жертву вашему Молоху, вашей фабрике!»

У меня хватило ума промолчать и не пускаться в объяснения. Любая попытка извиниться, смягчить ее ни к чему бы не привела. Я стояли терпел это унижение.

Видно, в тот вечер дьявол вселился в меня или я попросту рехнулся. Знаете, что я сказал, когда наконец решился заговорить?

«Неважно, что чувствую я сам, но я был уверен, что вы, мисс Килдар, меня любите».

Прелестно, не правда ли? Она совершенно смешалась. Я слышал, как она пробормотала:

«Неужели это говорит Роберт Мур? Да полно, человек ли он в самом-то деле?»

«Вы хотите сказать, — проговорила она громче, — вы полагаете, что я любила вас как человека, за которого хотела бы выйти замуж?»

Да, я так полагал, и я сказал ей это.

«Подобная мысль оскорбляет чувства женщины, — ответила она. — А способ, каким вы ее выразили, возмущает женскую душу. Вы намекаете на то, что моя сердечная доброта к вам была на деле нескромной, хитрой, бесстыдной игрой, что я просто завлекала жениха. Вы уверяете, что пришли сюда из жалости, что предложили мне свою руку потому, что я за вами увивалась. Разрешите сказать вам: зрение вас обмануло, — вы увидели не то; ваш ум в заблуждении — вы рассудили неверно; и ваш язык выдал вас, — вы говорите не то, что следует. Успокойтесь: я вас никогда не любила. В моем сердце не больше страсти к вам, чем в вашем — любви ко мне».

Как полагаете, Йорк, это был достойный ответ?

«Значит, я был слепым и глухим дураком», — проговорил я тогда.

«Любить вас! — вскрикнула она. — И все это потому, что я была с вами откровенна, как с братом, никогда вас не избегала, никогда не боялась. Нет! — продолжала она с торжеством в голосе. — Ваше появление никогда не могло заставить меня вздрогнуть, ваша близость не заставляла мое сердце биться чаще».

Я возразил, что, разговаривая со мной, она часто краснела и что одно мое имя приводило ее в волнение.

«Вы здесь ни при чем!» — отрезала она.

Я потребовал объяснения, но ничего не добился. Вместо этого она засыпала меня вопросами:

«Неужели вы думали, что я была влюблена в вас, когда сидела с вами рядом на школьном празднике? Или когда остановила вас на Мейторнлейн? Или когда заходила в вашу контору? Или когда гуляла с вами перед Филдхедом? Неужели вы думали, что я вас любила тогда?»

Я ответил утвердительно. О Господи! Йорк, она вскочила, сразу стала высокой, вспыхнула и словно превратилась в пламя; она вся дрожала, и казалось, по ней пробегают искры, как по раскаленному углю.

«Это значит, что вы думаете обо мне хуже, чем я есть на самом деле, и отказываете мне в том, что для меня всего дороже. Это значит, что я изменила всем моим сестрам-женщинам и вела себя так, как женщина не должна себя вести из боязни уронить свое достоинство и честь нашего пола. Это значит, что я искала то, чего никогда не станет искать честная женщина…»

Несколько минут мы оба молчали. Потом она снова заговорила:

«Люцифер, Утренняя Звезда, ты низвергнут. Я ценила вас так высоко, и вы пали. Я считала вас своим другом и обманулась. Уходите!»

Но я не ушел. Я слышал, как дрожит ее голос, видел, как кривятся ее губы, и знал, что сейчас прольется новый поток слез. После этой грозы, я надеялся, наступит затишье, может быть даже выглянет солнце, и я решил подождать.