Шерли

– Плащ у меня непромокаемый, так что нужно только переобуться в сухое. До чего приятно постоять у огня после ветра с дождем!

Мур стоял у очага рядом с Каролиной, наслаждался теплом и рассматривал начищенную медную посуду. Затем Мур увидел взволнованное личико Каролины, обрамленное шелковистыми локонами, и сияющие от счастья ясные глаза. Сара ушла с подносом в гостиную и задержалась, выслушивая отповедь хозяйки. Мур обнял юную кузину за плечи, склонился и поцеловал в лоб.

– Ах! – воскликнула она, будто поцелуй вернул ей дар речи. – Я так боялась, что ты не приедешь! Зато теперь я счастлива! А ты счастлив, Роберт? Тебе нравится возвращаться домой?

– Да. По крайней мере, сегодня.

– Ты уж не переживаешь из-за своих станков, дел и войны?

– Сейчас нет.

– Дом у лощины больше не кажется тебе слишком тесным и унылым?

– Уже – нет.

– Тебе больше не досадно, что богатые и сильные мира сего про тебя позабыли?

– Довольно! Зря ты думаешь, что мне есть до них дело. Я лишь хочу заработать денег и добиться положения в обществе.

– С твоими способностями и добродетелями это будет несложно! Ты рожден, чтобы стать сильным мира сего, и ты им станешь!

– Если ты говоришь от чистого сердца, то как, по-твоему, мне добиться успеха? Впрочем, я прекрасно знаю, что ты посоветуешь. Вот только сработает ли? Эх, Лина, ты совсем не знаешь жизни!

– Зато я хорошо знаю тебя.

– Вот уж нет!

– Ты лучше, чем я думаю?

– Гораздо хуже!

– Нет, лучше! Я знаю, что ты хороший.

– С чего ты взяла?

– Я вижу, что ты хороший, и чувствую это.

– Чувствуешь?

– Да, всем сердцем!

– Лина, ты судишь меня сердцем, а нужно – рассудком.

– И рассудком тоже, поэтому я тобой очень горжусь. Роберт, ты даже не догадываешься, сколько я о тебе думаю!

Смуглое лицо Мура залилось краской, крепко сжатые губы сложились в улыбку. В глазах заплясали искорки, однако он изогнул бровь с самым серьезным видом.

– Напрасно ты придерживаешься столь лестного мнения, Лина, – заявил Мур. – Мужчины вообще-то те еще мерзавцы. Причем ты даже не представляешь насколько! Мне ни к чему претендовать на то, что я лучше собратьев.

– Иначе я не питала бы к тебе столько уважения! Благодаря скромности я и считаю тебя человеком наидостойнейшим.

– Пытаешься мне льстить? – резко обернулся он, пристально вглядываясь ей в лицо.

– Нет, – мягко ответила Каролина, посмеиваясь над его внезапным порывом. Оправдываться далее она не сочла нужным.

– Тебе безразлично, что я думаю?

– Да.

– Ты так тверда в своих намерениях?

– Видимо, да.

– И в чем же они заключаются, Каролина?

– Я лишь хочу высказать то, что думаю, и сделать так, чтобы ты ценил себя больше.

– Уверив меня, что моя кузина – мой самый искренний друг?

– Вот именно. Роберт, я твой искренний друг!

– А я… Впрочем, поживем – увидим, Лина.

– Надеюсь, хотя бы не враг?

В кухню ворвались Сара со своей хозяйкой, и Роберт не ответил. Женщины заспорили из-за café au lait[43], который Сара обозвала полным бредом и переводом даров Всевышнего, «поскольку кофе надо варить в воде», на что мадемуазель возразила, что это un breuvage royal[44] и что Сара из-за своей невежественности не способна оценить его.

Прежние обитатели кухни потихоньку выскользнули в гостиную. До того, как Гортензия к ним присоединилась, Каролина успела лишь повторить свой вопрос: «Надеюсь, хотя бы не враг?» – на что Роберт с дрожью в голосе воскликнул: «Разве я смог бы?» Затем он расположился у стола и усадил ее рядом.

Каролина едва заметила бурное негодование мадемуазель, когда та к ним присоединилась; ее длинная тирада на тему conduite indigne de cette méchante créature[45] прозвучала ничуть не более вразумительно, чем звяканье фарфоровой посуды. Роберт немного посмеялся над бедами Гортензии – впрочем, весьма сдержанно, – потом вежливо попросил ее успокоиться и предложил в качестве утешения выбрать себе в служанки любую девушку с его фабрики. Однако выразил сомнение, что сестру устроит подобный выбор, поскольку большинство из них не имеют ни малейшего понятия о работе по дому, и дерзкая своенравная Сара, при всех ее недостатках, ничуть не хуже прочих представительниц своего класса.

Мадемуазель признала справедливость этого довода: по ее словам, ces paysannes anglaises étaient tout insupportables[46]. Что она только не отдала бы за bonne cuisinière anversoise[47] – в высоком чепце, короткой юбочке и скромных sabots, приличествующих ее классу, – куда как лучше, чем дерзкая вертихвостка в платье с оборками и с непокрытой головой! Видимо, Сара не разделяла мнения святого Павла, что женщине ходить с непокрытой головой неприлично, и придерживалась противоположной точки зрения, наотрез отказываясь заключать в льняной или муслиновый чепец роскошные золотистые волосы, которые любила закалывать гребнем на затылке, а по воскресеньям завивала в кудри.

– Может, поищем для тебя девушку из Антверпена? – предложил Мур, который на людях держался строго, к своим же домашним был очень добр.