Шерлок Холмс. 5 минут на расследование

В гостиной на Бейкер-стрит было уютно и тепло. Сквозь неплотно задернутые шторы пробивался последний луч закатного солнца, в камине полыхали дрова, а два друга – Шерлок Холмс и доктор Уотсон – занимались каждый своим делом.

– Хм, хм, доктор, а занятная информация мне попалась. – Сыщик зашелестел страницами последнего номера «Таймс». – Вот послушайте: «Бывший заключенный Норми Грэг выражает искреннюю благодарность детективу из Скотленд-Ярда Меган Фокс за спасение от вероятности быть ошибочно осужденным. Лондон, сентябрь, 1900 г.»…

Уж не та ли это малышка Меган, которую мы видели на совещании у Лейстреда на прошлой неделе. Помните, такая курносенькая?

– Да-да, она еще уронила под стол какую-то тетрадку, полезла за ней, а выбираясь, стукнулась головой о столешницу, – доктор оторвал глаза от нового каталога галереи Тейт Брайтон, который он с интересом изучал.

– Ха-ха-ха! На глазах у нее выступили слезы, но она сумела их сдержать. А давайте-ка, доктор, пригласим ее к нам. Похоже, история, связанная с этим объявлением, может оказаться весьма любопытной.

Вечером следующего дня молодой детектив Меган Фокс впервые переступила порог квартиры на Бейкер-стрит. Поначалу девушка ужасно стеснялась, но искреннее дружелюбие знаменитого сыщика и обаяние его верного компаньона в конце концов растопили ее сердце. Шерлок Холмс остался крайне доволен этим визитом. «Да, Уотсон, – сказал он, когда за мисс Фокс захлопнулась дверь, – это дело еще раз доказывает, что с помощью дедукции можно не только эффективно очищать мир от злодеев, но и защищать невиновных.

Вот что поведала нашим друзьям их симпатичная гостья, к тому же оказавшаяся прекрасной рассказчицей.

«…Меня предупреждали, что будет истерика, но я, уже не раз имея дело с условно-досрочно освобожденными и их родственниками, давно к этому привыкла. Реальные слезы, театральные слезы, слезы разочарования, крики гнева или негодования, молчаливые слезы – верный признак того, что человек понимает и принимает свое поражение, – все они были вариациями на тему, как повлиять на решение полицейского. Но сейчас слезы казались особенно неуместными, так как я находилась в большой цветочной оранжерее, наполненной светом, радостью жизни и красотой. За спиной хозяйки, Софи Лопаш, располагались сотни, если не тысячи ослепительно-белоснежных свежайших маргариток и благоухающих бархатцев. Позади меня, к двери, через которую я вошла, с одной стороны длинного прохода тянулись ряды ярко-желтых веселых ноготков, с другой – заросли цветущего красного шалфея. Вот такое прекрасное, бодрящее тело место. Совершенно не подходящее для печали. Тем не менее миссис Лопаш рыдала.

– Он был здесь, когда это происходило, я уверена, – говорила она между всхлипами. – Он должен был быть здесь. Вы же видите сами! – Женщина оттерла слезы рукавом своей синей хлопчатобумажной куртки и подняла на меня покрасневшие глаза, в которых полыхала ненависть. – Вы всегда первым делом обвиняете моего брата. И вы, и другие. Каждый раз, когда происходит нечто подобное, вы тащите его в тюрьму, даже не потрудившись поискать кого-то другого!

Хотя я знала, как бессмысленно спорить в такой ситуации, но все же попыталась объяснить свою позицию:

– Полиция делает только то, что должна, миссис Лопаш. Вашего брата, Норми Грэга, четко идентифицировали несколько человек – он был позавчера на пересечении улиц Мейн и Сенеки…

– Ну и что тут удивительного? Там есть табачная лавка! – гнев Софи Лопаш вспыхнул с новой силой. – Вы хотите сказать, что, если человек освобожден условно, он не имеет права купить себе сигарет?

– Есть много мест, где можно купить сигареты, – я старалась, чтобы мой голос звучал мягко и доброжелательно. – И вовсе не обязательно делать это рядом со школой, в которой учатся маленькие дети. Вы так же, как и я, знаете, что условно-досрочное освобождение Норми подразумевало, что он не будет приближаться к местам любого скопления детей как минимум на пятьсот метров.

– Но дети же были внутри школы!

– Миссис Лопаш… Могу ли я называть вас просто Софи? Проблема заключается в том, что всего несколько минут спустя большая группа учащихся – в том числе пропавшая девочка – пересекла улицу Мейн. Это было как раз в пять вечера.