Шерлок Холмс и дело «Огонька»

— Быть может, у вас это с собой?

— С собой не имеем. Не беспокойся, пожалуйста! До последней бумажка вернем… У приятеля схоронил… Верные руки — не беспокойся!

— Зачем же вы у себя не спрятали?

— Не желаем такой вещь держать… Понимаешь?.. Компрометырует нас… не желаем!..

Шерлок не мог не улыбнуться.

— Где же ваш приятель живет?

— Портова улица — знаешь?.. Заведение Макданьянца был? Ну, совсем близко — рядом… Порт пойдем — мигом достанем. Не беспокойся!

— В таком случае, пойдем туда сейчас же!

— Пойдем, пожалиста!

Шерлока стало немного коробить отношение армянина к делу. Одно из двух — или Макданьянц не видел в краже никакого проступка, или он слишком был уверен, что это легко сойдет ему с рук.

Шерлок резко сказал:

— Закон сурово наказывает за кражу!

— Какая кража? — В голосе армянина послышалось искреннее негодование. — Какая кража, скажи, пожалиста?.. Что фальшивый вещь взял?.. Зачем говоришь так?.. Что фальшивый вещь взял — не вором, — дураком ругай!

— Как фальшивые? — Шерлок страшно изумился. — Джабаров говорит…

— Джабаров?.. Много твой Джабаров понимает. Баран — Джабаров! Думает, деньгам наиграл — умный стал. Джабаров все скажет. Джабаров рад погубить Макданьянца.

— Послушайте, Макданьянц!

Шерлок даже стал немного волноваться.

— Теперь дело кончено, и нам нечего друга перед другом хитрить. Что я обещал — то все равно выполню. Объясните же мне одно… Джабаров вас и не подозревает, и ему никакого расчета нет лгать. Вы говорите: фальшивые! Хорошо… Пусть будет по-вашему! Но объясните мне, на какие средства вы ведете теперь игру?..

— Что?.. ха-ха-ха! Ты думал: краденое?.. Нет, душа мой. У Макданьянца свои деньги есть… Спроси! Все знают. Ты думаешь, мой клуб мало дает? Может, Макданьянц Джабарова богаче!.. Не думай! Макданьянц языком не болтает, — а про себя много понимает… Нет, душа мой, мы фальшивый бумажки не даем. Дураков мало — не берут! Понял?.. Мы и сами думали прежде — настоящее… И Виношвили думал. Денег просил мене, чтоб молчал… За что деньги? Ничего не дали.

— Вы про это и писали ему?

— Писал… Откуда знаешь?

— Это и есть та записка, которая так смутила вас сегодня и которую вы опустили ему в карман плаща?

— Зачем плащ? Зачем карман пускать? С женой посылал… В руки дали… Пусть не пугает ишак-дурак. Вот как… А ты скандал подымал… Зачем бедный женщина пугал?.. Зачем скандал подымал? Отдадим так… Все отдадим. Нам не надо… Ну, душа мой, хочешь порт ходить — сейчас пойдем. Только шляпу захватим. Не бойся — не убежим, сейчас придем!

И Макданьянц с Урсулой спокойно пошли к дому.

Некоторое время после их ухода приятели молчали.

— Знаете, Ватсон, — угрюмо сказал потом Шерлок, — вы, пожалуй, правы. Эти кавказцы, действительно, ужасные канальи!.. Вора, правда, мы нашли — но должен сознаться, черт возьми, что я перестал что-то ясно понимать дело.

— Ну, — с улыбкой ответил Ватсон, — у меня перед вами преимущество. Так как я — не Шерлок Холмс, — то могу прямо сказать, что решительно ничего не понимаю.

XV.

Было около одиннадцати часов вечера, когда все вчетвером отправились в порт.

Весь день в городе было тревожно.

Уже с раннего утра, с той минуты, когда к молу пристала шлюпка с «Потемкина» с телом убитого депутата-матроса, народ валом валил в порт.

Говорились речи, пелись песни, кричали «ура». В пять часов за трупом пришел катер с броненосца, и вот с этого момента начался тот дикий, фантастический разгул толпы, который навсегда останется в памяти одесситов. Люди, как бешеные, бросились в порт, и в мгновенье ока были взломаны все пакгаузы, склады, магазины… Стали грабить… Тащили и уничтожали все, что попадалось под руку; шли и ехали перегруженные узлами, а то, что не успевали уносить, рвали в клочки и бросали в море. Высушали шелком лужи шампанского и посыпали чаем, как опилками. И пьянели не столько от водок и вин, сколько от того страшного безудержа, который охватил всех.

В 9 часов в разных местах заколыхались факелы.

Когда наша маленькая компания очутилась на улице, было темно, но народ кишмя кишел, как вспугнутый рой. Тени людей сливались, и все тонуло в черном бурлящем потоке, который неудержимо стремился к одному месту — в порт. Здесь в предместьи кричали, что путь в город отрезан, так как вся Одесса уже охвачена огнем. И это могло казаться: гигантское зарево, охватившее полнеба, ширилось, клубясь, росло, надвигалось и уже бросало кровавые отблески на надвигавшуюся толпу. Это был тот трагический момент, когда догорал уже внутренний порт каботажного плавания, с которого начался пожар, и вместе с бесчисленными пакгаузами и угольными складами занялась эстакада на моле.

Чем ближе подходили к городу — тем становилось все светлее и светлее. Стекла домов по пути горели отраженным огнем. И с каждым шагом людской поток делался шире и бурливее. Здесь и там попадались отряды пехоты, идущие спешным, форсированным маршем. Проезжала конница… И вместе с клубившимся дымом и фонтанами огня и искр гул и звон стояли над городом.