Шерлок Холмс и доктор Джекил

— Назад в Лондон, несомненно. Даже такое хитрое создание, как он, не может надеяться выбраться за пределы острова, находясь в розыске, и всякий зверь возвращается на территорию, которую знает лучше всего. Он бросился в свою нору, как только убедился, что его послание будет доставлено.

Я вздрогнул при воспоминании о том, что рассказал нам Мактиг.

— Да в нём нет ничего человеческого! Это надо же — додуматься заклеймить вас, как американцы поступают со скотом! Он наверняка очень боится, что мы узнаем его страшную тайну, в чём бы она ни заключалась.

— Боится? Едва ли. Только не Хайд.

— Тогда чего же он хотел добиться, обезобразив вас?

— Если судить поверхностно — триумфа. То, что нам известно о его характере, определённо не исключает и склонности к садизму. Если же копнуть поглубже… — Холмс вдруг умолк, задумчиво нахмурившись.

— Что? — спросил я.

— Я не уверен. — Нечто в выражении лица собеседника говорило мне, что эти слова были не просто образным выражением. На сегодняшний день я могу пересчитать по пальцам одной лишь руки, сколько раз Шерлок Холмс сомневался в собственной правоте, но сейчас как раз был подобный случай. — Возможно ли, — произнёс он наконец, — что по прошествии всего этого времени мы до сих пор не знаем Хайда? Возможно ли, что под этой порочной наружностью, сколь бы глубокой она ни была, таится отчаявшаяся душа, взывающая о помощи? Хотел бы я знать. — И с этими словами он погрузился в то угрюмое молчание, вывести из которого его не мог никто на свете.

XVI. В деле появляется новый след

— По крайней мере, мы разрешили одну загадку, — сказал я, когда несколькими днями позже мы ехали домой с вокзала Кингс-Кросс. За окошком нашего кэба громыхала привычная лондонская серость.

То была последняя из серии моих нерешительных попыток вывести Холмса из мрачной задумчивости, в которую он погрузился после того, как мы покинули отель в Эдинбурге. На протяжении всех этих дней его речь ограничивалась лишь односложными словами — если только мой друг удосуживался заговаривать вообще, что происходило весьма редко и лишь тогда, когда отмалчиваться было неудобно. Пакеты, лежавшие нераспечатанными на сиденье между нами, в данном случае также свидетельствовали о глубине его размышлений. Обычно всеядный читатель с ненасытным аппетитом до знаний, он даже не потрудился взглянуть на многочисленные книги, приобретённые им в ходе наших визитов в эдинбургские книжные магазины. На протяжении всей поездки через остров Холмс вообще почти ничего не делал, разве что снова и снова набивал и закуривал свою вересковую трубку.

— Вот как, доктор? — произнёс он, впервые за последний час вытаскивая черенок трубки изо рта. — И что же за тайну мы, по-вашему, разгадали?

— Ну как же, мы установили причину той власти, которую Эдвард Хайд имеет над доктором Джекилом. Негодяй шантажирует его, угрожая предать гласности тот тридцатилетней давности эпизод, когда будущий доктор неосмотрительно посетил заведение Фанни Флэнаган.

— Откровенно говоря, Уотсон, я в этом очень сомневаюсь.

— Почему?

— Я уже говорил, что университеты — рассадники сплетен. Кроме того, профессор поведал нам, что опрометчивый поступок Джекила стал широко известен буквально за считаные часы. Даже сегодня наверняка наберётся по меньшей мере с десяток людей, которые помнят об этом происшествии. Но выгода — равно как и опасность — шантажа определяются тем обстоятельством, что шантажист единственный, кому известно о компрометирующих подробностях. С какой стати Джекилу склоняться перед волей Хайда, если есть и другие, также способные погубить его? Стоит ему заплатить, и возникнет постоянная угроза, что этому примеру последуют и остальные. Уж лучше сделать произошедшее достоянием гласности и мужественно встретить последствия. То есть если вообще предположить, что происшествие сие достаточно ужасающее, дабы свести на нет результат множества благородных деяний, осуществлённых доктором на благо общества за всю его жизнь. Кроме того, у Хайда нет доказательств, чтобы подкрепить ими свои требования. Нет. Уотсон, данная теория больше не выдерживает критики: Фанни Флэнаган здесь ни при чём.

— За что же тогда шантажируют Генри Джекила?

— Ни за что.

— Не понимаю. Как можно шантажировать ни за что?

— Ясное дело, никак.

Сделав столь загадочное заявление, Холмс высунулся из окошка и назвал вознице адрес, который я не расслышал. Затем он со вздохом облегчения уселся обратно.

— Надеюсь, вы не слишком устали, Уотсон? Я велел кучеру сделать остановку у дома Джекила.

— Холмс, пожалуйста, не запутывайте меня ещё больше. — Мне так надоели вечные загадки без отгадок, что я уже готов был задушить Холмса, однако нечеловеческим усилием воли сдержался и сумел сохранить спокойствие. — Объясните же, каким образом Хайду удаётся заставлять Джекила плясать под свою дудку, если у него нет никакого компромата?

— Трудное уравнение, не так ли? И всё же оно становится гораздо проще, если мы откажемся от теории шантажа.

— Окончательно откажемся?