Шерлок Холмс и крест короля

От предложения разместиться в палаццо Реццонико мы отказались, выбрав отель «Даниэли». Как выразился Холмс, «в отношении клиента лучше сохранять независимое положение». Кроме того, художник и скульптор Пен Браунинг славился своим умением изображать женскую наготу, что, по слухам, нередко становилось причиной его разногласий с супругой. Американка Фанни Корнфорт получила пуританское воспитание и была приверженкой строгой морали. «Не стоит, — заметил Холмс, — становиться свидетелями семейных ссор, дабы не принимать в них ту или иную сторону».

Браунинги покинули Лондон на три дня раньше нас. Прибыв в Венецию, Пен не терял времени даром: он сразу же обратился к синьору Анджело Фиори, нотариусу, чья сестра Маргарита, по удачному совпадению, ухаживала за Робертом Браунингом-старшим. Фиори, в свою очередь, немедленно направил Тине Бордеро сообщение о том, что, по итальянским законам, необходимо произвести оценку всего имущества Асперна, прежде чем дело двинется дальше. В тот же день нотариус получил ответ. После смерти сестры Хуаниты нынешняя хозяйка дома и коллекции незамедлительно исполнила свое давнее желание покинуть город, который никогда не любила. Еще большую неприязнь она питала к Джеффри Асперну, хотя ни разу с ним не встречалась. Было очевидно, что помогать нам мисс Бордеро не намерена, однако против скорейшей оценки имущества она не возражала, поскольку неприятные воспоминания блекли в свете перспектив выгодной сделки.

Между тем наша гондола скользила вдоль кромки Большого канала, покачиваясь на волнах. Движение было оживленным из-за большого количества катеров. Мимо нас проплывали мраморные дворцы, солнце бросало на воду слепящие блики. Пен Браунинг рассказывал нам о своих последних переговорах с Тиной Бордеро. Несмотря на их бесплодность, Анджело Фиори обещал, что Холмс сможет посетить особняк Асперна в качестве оценщика и ознакомиться с оставшейся частью коллекции. Нотариус внушил владелице, что не следует выдавать за подлинники непроверенные бумаги, которые могут быть фальшивкой. Аргумент был железным, и она согласилась.

— Вам, мистер Холмс, — сказал Пен Браунинг, — по счастью, не приходилось иметь дело с сестрицами Бордеро. Эти дамы довели бы вас до полного отчаяния, выманив все ваши деньги и ничего не дав взамен. Они набивали цену, словно рыбные торговки, и норовили заманить покупателя всяческими «специальными предложениями», а если тот не попадался на удочку, пускали в ход лесть самого низкого пошиба. «Почтем за счастье вам услужить», — говорили они, но бедный клиент, уходя от них, испытывал что угодно, только не счастье. Сам же Асперн принадлежал к числу мужчин, в которых женщины, подобные Хуаните Бордеро, до беспамятства влюбляются, с тем чтобы вскоре запричитать: «Ах, как он ко мне жесток!» Асперн, смею заметить, и впрямь не жалел свою подругу.

Итак, единственным представителем Тины Бордеро оказался Анджело Фиори. Кроме него, переговоры мы ни с кем не вели. С его разрешения я и Холмс могли в любое удобное для нас время явиться в «палаццо Асперна» — к нашему недоумению, именно так гондольеры называли обветшалое жилище покойного английского поэта. Экономке, неотлучно находившейся в особняке, нотариус поручил подготовить для нас все необходимое и, конечно же, проследить за тем, чтобы мы ничего не украли. Однако вскоре всякие сомнения в нашей порядочности были рассеяны. При первой встрече Фиори признался мне, что проникся безоговорочным доверием к нам после того, как по просьбе Пена Браунинга за нас письменно поручился «синьор Лестрейд» из Скотленд-Ярда. Слава английской криминальной полиции распахнула перед нами двери дома, подобно заклинанию «Сезам, отворись!».

Теплый воздух венецианской весны освежало дуновение бриза с лагуны, колыхавшее кружевные занавески на окнах. Вечерами мы наслаждались прохладительными десертами и пили кофе в кафе «Флориан» на площади Святого Марка. Приятно было коротать сумерки в свете ламп под музыку и оживленный говор отдыхающей публики, слушать мягкий шорох шагов по мрамору и любоваться закатными отсветами, догорающими на низких куполах и мозаиках знаменитого храма.

В первое же утро нашего пребывания в Венеции гондольер повез нас по тихому и чистому каналу с узкими тротуарами вдоль берегов. Этот скромный водный путь, удаленный от излюбленных путешественниками маршрутов, воскресил в моем воображении образы Амстердама.