Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

А он тут же стоит, омнибус этот, восьмой нумер. Совсем пустой, и кучер в нем дремлет и лошади.

— Эй, любезнейший, хватит спать, поехали! — расталкиваю я его.

— Чего это вы, джентльмен, толкаетесь? Почему это мне «хватит спать», коли пассажиров еще не набралося? Покамест комплекта не будет, не поеду. Хоть что! Англия — свободная страна! И самая законная!

— Кто бы сомневался?! Но пожалуйста, я спешу! Я все оплачу! До конечной!

— До конечной или до бесконечной, это мне все равно, — зевнул бесчувственный.

— Ах так! — взбеленился я снова и, была не была, замахнулся на него кулаком. Ради Холмса я на все способен.

— Да что вы, джентльмен, такие нервные? Сами время тянете. Оплатите все места и садитесь! Довезу хоть до Бразилии.

— До Бразилии вас не просят, а везите куда сказано! — И протягиваю ему сотенную.

— По таксе, джентльмен, по таксе! Мне лишнего не надо, я закон блюду. Двенадцать мест по шиллингу, это низ, и наверху столько же, значит, всего двадцать четыре шиллинга, плюс одно откидное место, ну и обратный прогон столько же. И таким образом с вас следует пятьдесят шиллингов и ни пенса больше.

Я отдал деньги этому чистоплюю. Он стеганул лошадей — и мы помчались.

А на душе кошки скребут и поделать ничего не поделаешь. Уж пошла полоса черная, жди теперь пока пойдет белая. Кто это сказал? Сократ? Очень верно сказано…

— А быстрее можно, любезнейший?

— Можно.

— А еще быстрее?…

— Можно и еще.

— А еще хоть капельку быстрее… Я заплачу!

— Да мы уж приехали. И платите — не платите, дальше вас никто не повезет, потому пропасть одна, дальше и край света.

Я глянул, и правда — пропасть одна и край света!

— А вон гляньте, и друг ваш над пропастью… извивается. Ишь ты! Кабы не упал.

— Холмс! Я бегу!! Держитесь ради всего святого!!!

А он уж руки разжал… … … … … … … … … … … … … … … … … … …

… … … но я в самый последний миг ухватил его за смокинг, поднатужился — и вытащил. Успел! Ура! Ура!! Ура!! Спас Холмса!!!

Теперь к омнибусу быстрее! А ну как уедет! Тогда беда! Из этой дыры век не выбраться. Тут, похоже, и аптеки-то ни одной нет. Тут и вообще, как я погляжу, ничего нет. Шутка ли сказать — край света!

— Эй! Эй! — стал я махать кучеру. А он сандвичи мастерит. Хлеб нарезанный колбасой и огурцами перекладывает. Не смотрит. Потом я все же успокоился. Дорога-то в оба конца оплаченная. А это, что ни говори, гарантия! Англия как-никак законная страна. Так чего и суетиться понапрасну да Холмса волновать. Его поберечь надо. Вон он какой худой да бледный и, ровно привидение, прозрачный. Все же я троекратно свистнул для верности. Кучер отложил колбасу и выскочил нам навстречу. Подхватили мы Холмса под локотки, затащили в омнибус, уложили на сиденье, укрыли пледом. Я ему бренди — он и заулыбался. И кучеру бренди — и он заулыбался. Съел свои сандвичи, с нами поделился, завел большой красный будильник, гениальное изобретение нового века, откинулся на широком водительском сиденье да и захрапел. Ну и пусть себе, все равно туман. И какой еще туман, на глазах огустел, как клейстер, и все окна залепил. Ну и ладно, отдохнем, трубочку покурим. Спешить теперь некуда. Не люблю спешить. Самое ненавистное во всю мою жизнь дело. А тут тишина и спокойствие, лошадки тоже задремали, не шелохнутся. И как же хорошо! Пошла полоса белая. Поспал кучер недолго, будильник его разбудил, а проснулся, развернулся и поехал… Только куда поехал! В тумане-то?! Ведь, ровным счетом, не туда! В самую ведь пропасть поехал…

— А…а…а!!! — закричали мы с Холмсом. — Вы ведь в пропасть правите, мистер Как-вас-там!!!

— Что бы вам, джентльмены, раньше-то сказать…

Тогда в последнюю долю секунды я рванул широкую оконную раму … Омнибус от моих отчаянных телодвижений накренился, и я, вывалившись из окна, едва сумел удержаться на самом краю, на краю… света. А злосчастный омнибус № 8… с Холмсом и водителем полетел в пропасть!!!

— Не надо было меня спасать, Ватсон! Вас, кажется, об этом… не про-сили-и-ли… — услышал я последние слова моего друга.

Горечь от тех слов, как от хины с керосином. Слезы брызнули из глаз. Мне их было не сдержать. Заплакал, я зарыдал, как во всю жизнь не рыдал, не плакал…