Шерлок Холмс. «Исчезновение лорда Донерли» и другие новые приключения

Кабинет викария находился в конце длинного и мрачного коридора, обшитого дубовыми панелями. Это был подлинный мавзолей, полный старинных пыльных книг и странных религиозных артефактов. В очаге потрескивало толстое бревно. Изредка порыв ветра, проникая в трубу, наполнял комнату густым дымом. Викарий взял одну из длинных глиняных трубок, лежащих на камине, с явным облегчением опустился в большое кресло и закурил. Пока Холмс изучал пыльные кожаные переплеты, плотно стоящие на полках, хозяин следил за ним отрешенным взглядом.

– Впервые вижу столь выдающуюся коллекцию старинных книг! – воскликнул Холмс.

Анемичный викарий глубоко затянулся и кивнул:

– Мне не приходится скучать долгими зимними вечерами, сэр. Некоторые из этих книг поистине захватывающи.

– У вас тут есть уникальные экземпляры, – продолжал Холмс. – «De Dis Germanis» Элиаса Шедиуса, «Le re’veil de L’antique tombeau de chyndonat» Генебо. Вам может позавидовать любой букинист!

– Это точно, – согласился викарий, выпуская изо рта дым. Взгляд его постепенно стекленел, как у человека, который спит с открытыми глазами. – Мне они достались по наследству от моей любимой валлийской бабушки.

Холмс взял с полки один из томов, встал у камина и принялся слушать, как в трубе завывает ветер.

– Наверное, паства ваша невелика? – наконец спросил он.

– В воскресенье на службе бывает и двенадцать человек, – отвечал викарий, – но в зимние месяцы мои проповеди слушает только старина Рой. Ему нравится, так что я не в обиде.

– Старина Рой – это ваш слуга? – спросил я.

– Нет, сэр, это мой мастиф! Слышите, он лает наверху? – рассмеялся викарий. – Как бы там ни было, я холостяк и мои интересы не выходят за пределы академической сферы. Я не избегаю одиночества, наоборот – я ему рад, ибо мои книги способствуют укреплению веры и постижению тайн Божьих. Пусть приход у меня небольшой, но зато со всеми прихожанами у меня крепкая духовная связь, чем я заслуженно горжусь.

– Понимаю, – сказал Холмс, – тогда нам, вероятно, не стоит больше занимать ваше время.

Не слишком огорчаясь нашему уходу, викарий простился с нами как добрый христианин. Тут я должен признаться, что моя профессиональная медицинская выдержка, с которой я поначалу воспринял его неприятную внешность, едва не изменила мне, когда я, мельком взглянув в зеркало, поймал на себе пристальный взгляд красноватых, с огромными зрачками глаз. Викарий явно покуривал опиум.

Около двух часов мы вернулись на ферму. Профессор Кемп стоял у садовой калитки и любовался зимней флорой, в изобилии представленной в саду. Это был высокий худощавый человек с голубыми глазами, ярко блестевшими на загорелом обветренном лице, и копной белых волос над высоким лбом. Свои ботинки он явно купил у Лоббса, а одежду ему шили лучшие портные Лондона, ибо вид он имел щегольской. Однако по странной фантазии его костюм дополняла турецкая феска с кисточкой, что выглядело весьма экстравагантно, если не сказать нелепо.

Мы прошли в коттедж, где миссис Рэгторн усадила нас обедать. А потом мы курили трубки и разговаривали.

– Профессор, – начал Холмс, – вы известный нумизмат и член Британского общества нумизматов. Мне интересно было бы узнать ваше мнение по поводу одной монеты.

С этими словами Холмс достал из кармана свою находку и положил ее на стол. Профессор, осмотрев монету, сказал:

– На аверсе изображен профиль Уильяма Стерки, знаменитого антиквара восемнадцатого века, а на реверсе – Стонхендж, древний исторический памятник. Стерки, как известно, увлекался историей кельтов, он даже написал несколько монографий по этой теме.

– Понятно. А что вы скажете о состоянии монеты?

– Имеется незначительное окисление вследствие краткого пребывания в неблагоприятных условиях, а вообще состояние отличное. Наверное, какой-то любитель старины потерял свой талисман.

– Профессор, есть еще одна причина, по которой я просил вас приехать сюда. В академических кругах вы известны как специалист по древним кельтам. Помнится, я читал вашу статью, посвященную Стонхенджу, в прошлогодней «Таймс». Некоторые тогда сочли ваши выводы спорными. Не могли бы вы немного рассказать об этом?

– С удовольствием! – воскликнул почтенный ученый муж, блестя глазами и молодея сразу на десять лет. – Согласно античным и фольклорным источникам, самая важная дата в календаре древних кельтов – двадцать первое июня, или день летнего солнцестояния. Я же, после долгих исследований, пришел к диаметрально противоположному выводу. Я полагаю, что главной датой является день зимнего солнцестояния, а именно тот момент, когда заходящее солнце можно видеть с левой стороны от самого высокого камня, то есть в проеме существовавшего в древности центрального трилитона. Я утверждаю, что кельты поклонялись не восходу, а закату солнца, предвещающему ночь и появление луны. Ритуал, исполняемый друидами на закате солнца, – это не просто отражение существовавшего у них культа плодородия. Он был довольно жесток и включал жертвоприношение.

– Лунопоклонники, говорите? – спросил я. – Не значит ли это, что данный культ связан с дьяволом?