Борис вообще развил бурную деятельность. Он мобилизовал их всех на субботник, они, совместными усилиями, навели порядок в доме, все вымыли, проветрили, перестирали давно нестираные детские вещи и ветхое постельное белье, выкинули несколько мешков накопившегося мусора, после чего в доме стало не так уж ужасно, как было сначала, он выглядел обновленным, несмотря на скудность обстановки. Молочница Раиса принесла целую сумку разных игрушек. Собутыльники, которые иногда заходили по старой памяти, стали появляться намного реже, совсем не попадались на глаза.
Однажды, когда они пришли втроем, она неожиданно кинулась к Наташе, крепко схватила ее за руки и попросила:
— Полечите меня, ради Бога! Помогите! Я уже сама не рада себе. Не могу остановиться, каждое утро думаю — все, хватит, больше не буду пить! А вечером… — она махнула рукой, — Только за детьми посмотрите, не отдавайте в детдом!
Ее мутные, в красных прожилках глаза с мольбой смотрели на учительницу, от женщины сильно пахло брагой и немытым телом.
Саша, спрятавшись за дверным косяком и исподлобья глядя, тоже ждала ответа Наташи, которая растерянно смотрела на друзей.
Эту сцену внезапно прервал Шерлок, вдруг появившийся на пороге с сумкой продуктов в руках. Поздоровавшись, узнав причину оцепенения, строго сказал:
— Вы позаботьтесь, чтобы мать отправили в лечебницу, а за детьми что, не посмотрим, что ли? Или все вместе не справимся? Это же самое лучшее решение! Главное, чтобы лечение помогло — он многозначительно посмотрел на Свету.
Дима быстро закивал. Вовка уже согласовал вопрос с лечением, надо было только начать.
Эта проблема, так просто и легко решенная мальчишкой, снова напомнила Наташе его теорию о доброте и равнодушии. Света на следующей неделе отправлялась в больницу, а они договорились между собой, что каждый день кто-то из них будет следить за детьми, пока Саша в школе, за ее маленьким братом Мишей будет смотреть молочница тетя Раиса, которая жила очень близко.
Хватало хлопот и в школе. В классе, где Наташа была классный руководителем, учился детдомовец Лёня Киселёв. Детдом был небольшой, там постоянно находилось не больше десятка детей разного возраста, его все время собирались закрыть, а воспитанников перевести в другой, но так и не закрывали. Старшие дети учились в школе.
Леня относился к тем детям, во взгляде которых одновременно были видны дерзость и незащищенность, можно было прочитать в них и непокорность судьбе. Он, как зверек, загнанный в угол, всегда готов был к самозащите — дерзил даже там, где это не требовалось, плохо учился, не слушался, а в ответ на любые попытки нравоучений вызывающе доставал сигарету и вразвалочку шел в туалет курить, не слушая. Каждый день в учительской то и дело начинались споры, некоторые учителя называли его просто дебилом и предлагали перевести в спецшколу-интернат для трудных подростков, в райцентр, а учительница истории сварливо ворчала, что таких надо в тюрьмах держать, там им место, он, видите ли, чуть не князем себя ведет, вообще не отвечает на ее вопросы.
Наташа спросила ее:
— А каким тоном вы их задаете? Таким, как сейчас?
Полина Викторовна вскочила, глаза ее засверкали, и она закричала на Наташу:
— Ты, дурочка молодая, не знающая жизни, помолчи! Сама научись жить! Если ты дочь начальника главка, то не лезь в то, в чем не разбираешься! — и сердито выбежала из комнаты. Остальные промолчали.
Над Леней разразилась гроза. Полина Викторовна собиралась поставить вопрос о его переводе в спецшколу для трудных детей. Наташа умоляла ее не делать этого, но она, и еще пара учителей старшего поколения была непреклонна:
— Они, эти детдомовцы, на всем государственном живут, сидят на шее народа, да еще смеют так вести себя! Все условия им обеспечены, учись, так нет, характер надо показать! Правду говорят, что от таких родителей, как у них, и дети вырастают такими же, как не старайся воспитывать.
Наташа не знала, что делать. Глядя себе под ноги, побрела домой, одна, без сопровождения. Дима встретил ее у крыльца школы, и она в отчаянии рассказала ему все.
— Понимаешь, он ведь не такой! Он хороший, добрый мальчик, многим интересуется, и учиться мог бы отлично, а что ведет себя так, так это у него защитная реакция такая, чуть что, сразу в свою раковину, и все в штыки. Ну как им это объяснить?!
Тут и началось их сближение с Димой. Впервые за все годы дружбы он обнял её, прикоснулся теплыми губами к щеке, вытер слезы на ее глазах ее же шарфиком и твердо сказал:
— Пойдем в детдом, прежде чем они пришлют письмо.
Наташа от благодарности нежно прижалась к нему, чего не делала все годы их дружбы, всегда держась на некотором расстоянии.
— Какой ты хороший, милый…
С этой поры начались у них новые отношения, которые каждый таил в своей душе, незаметные внешне, зажглась какая-то искорка. Но было совершенно очевидно, что это была любовь, так неожиданно вдруг раскрывшаяся за все эти долгие годы.
Директор, строгая, в очках, сухопарая и высокая женщина средних лет пригласила их сесть, внимательно выслушала взволнованную Наташу.