Шерлок Холмс в России

— Видите ли, господа, — начал Псищев, немного смущенно подымая на слушателей глаза, — эти мелкие недоразумения происходят оттого, что меня перебили. С вашего позволения, моя история еще не совсем закончена и, если у вас хватит терпения, я ее доскажу. Я уверен, многое станет тогда для вас яснее… Господа, как я говорил уже, об участи, которую мне готовят, я узнал впервые четыре недели тому назад. Решение мне тогда было передано на бумаге из рук в руки. Но я с трудом могу себе объяснить, почему в следующие две недели я еще несколько раз находил у себя на столе такие же точно записки. Все они были писаны одной и той же знакомой мне рукой и заключали одни и те же слова, — ни словом больше, ни словом меньше. Я находил записки в одно и то же время утром после того, как вставал с постели, и на одном и том же месте, на круглом столе приемной. Каждый день перед тем, как ложиться, я осматривал все двери, окна, все закоулки, все щели — и все-таки я находил их на том же столе, и все оставалось кругом нетронутым. Два раза я пробовал совсем не ложиться. Я усаживался около того стола с револьвером в руках и ждал. Проходили длинные ночные часы — я сидел. Тело ныло и валилось от смертельной усталости, веки делались тяжелыми, как свинец — я не подымался. Тут же, на какой-нибудь час-два, я забывался тревожным сном… Господа! Это не принесло никакой пользы и ничего не разъяснило. Один раз я ничего не нашел, во второй я нашел записку на том же месте. За какие-нибудь два часа кто-то успел ко мне проникнуть, сделать свое неслышное и страшное дело и бесследно, совершенно бесследно, исчезнуть… О, они это хорошо придумали! Тут было от чего с ума сойти…

— Одна минута, — тихо перебил Шерлок Холмс, слушавший очень внимательно. — Вы говорите только о двух неделях после 17-го августа. Только о двух. Должен ли я вынести такое заключение, что по истечении этих двух недель тот человек и умер, как вы говорили?

— Совершенно правильно, сэр, — медленно сказал Псищев. — Спустя две недели человек тот умер.

— Хорошо. Но не значит ли это, что и его посещения вместе с тем прекратились?

Псищев изменился в лице и пристально посмотрел куда-то в сторону.

— С вашего позволения, сэр, — задумчиво протянул он, — я сначала доскажу, чтобы опять не вышло досадной путаницы… А потом уже ваша милость будет предлагать вопросы.

VIII

После некоторого молчания Псищев продолжал:

— Недели две тому назад, т. е. во время вашего пребывания в Москве и, значит, на вашей памяти, случилось дело, о котором в тот же день узнали все города Европы. Я говорю о знаменитом покушении на N-ский банк. Днем на шумной улице, кишащей народом, около двух полицейских постов, шайка молодых людей произвела открытое нападение на банк. Оттого ли, что сигнализация не была своевременно испорчена, или служащие ввиду участившихся за последнее время экспроприаций держались наготове, но шайка была вся захвачена на месте. Сторожа и подоспевшая полиция, несмотря на отчаянное сопротивление и пальбу из револьверов, отлично справились со своим делом и даже не потерпели урона. Всего-навсего с их стороны были ранены два сторожа и один городовой, да и то не тяжело. Из нападавших же трое были убиты наповал, двое сами покончили с собой, остальные были задержаны. Через день был суд, а через два — от шайки не осталось в живых ни одного человека. Я был в числе тех, которые опознавали преступников, убитых и живых. Не стану томить вас, господа, это была моя шайка. Это он лежал передо мною с пробитым виском, это был его лоб, такой крутой и чистый, это его глаза, теперь уже мертвые, смотрели на меня… Господа! Жизнь дала мне мало радостей, но из тех, что она дала, я не могу припомнить ни одной, которая могла бы сравниться с чувством огромного бешеного счастья в ту минуту, когда я увидел его мертвым… Его и его товарищей… Я вздохнул всей грудью, свободно, широко, со страшным облегчением. Поймите, господа, две недели я жил среди непрерывного ужаса, в две недели у меня прибавилось больше седых волос, чем за целый десяток лет. Кажется, это была первая ночь, единственная за всю мою жизнь, когда я заснул так же безмятежно, как ребенок.

Псищев сделал маленькую паузу, потом большими, пристальными глазами посмотрел на своих слушателей.

— Господа! — прошептал он, придвинувшись к ним. — Это ни к чему не привело, ни к чему! Они были мертвы, как камни, я их видел лицом к лицу, так же, как и вас. И это ни к чему не привело! Вы меня понимаете?.. На другое же утро на столе я увидел страшную бумагу. Вы можете смеяться надо мной, можете считать меня сумасшедшим… но это была его рука, его, его…

Псищев тяжело перевел дыхание.

— С тех пор я находил их у себя еще несколько раз: я нашел ее сегодня… Осталось всего три дня… Я не знаю, кто меня преследует, дух или живой человек… Я перестал доискиваться, перестал принимать меры, перестал думать… Все равно ничего не выйдет… И устал я, страшно устал, господа! Я решил обратиться к вам. Помогите мне!

Так Псищев закончил свой рассказ. Наступило продолжительное молчание.

IX