Шерлок Холмс в Тибете

– Камень Всемогущества, по сути, кристалл, – начал Мориарти, обращаясь к нам так, как разговаривают разве что с деревенскими дурачками. – Точнее сказать, ромбовидный додекаэдр. И хотя некоторые составляющие камня имеют внеземное происхождение, его уникальные свойства определяются прежде всего именно его кристаллической природой. Современная наука знает пока о кристаллах слишком мало, хотя их точная геометрическая форма вызывала интерес у множества мыслителей. Возьмем пять платоновских тел[102], о которых так много рассуждал Платон: это ли не разнообразные формы кристаллов? А разве можно не вспомнить об алмазе? Всего лишь кристалл углерода, а между тем самый дорогой камень на земле.

Уникальные свойства кристалла являются следствием его симметричной решетчатой молекулярной структуры. Чем теснее прижаты друг к другу атомы решетки, тем более выражены свойства кристалла и тем выше его… о да… особые силы. Например, когда молекулы углерода ничто не стесняет, в итоге решетка не образуется, и получается уголь или кокс. При более высоком давлении молекулы углерода уже могут образовать решетку, и тогда получается графит. А когда давление, которому подвергаются молекулы, достигает высочайшей степени, в результате чего отдельные элементы решетки тесно прижимаются друг к другу, – только тогда получается алмаз. Если же степень сжатия решетки из молекул и атомов преодолевает определенный порог, кристалл обретает особые свойства. Например, кристалл исландского шпата пропускает свет только в определенной плоскости. Возможно, вам будет интересно узнать, хотя всякие недоумки со мной не согласятся, что свет на самом деле состоит из электрических и магнитных вибраций во всех возможных плоскостях внутри одного луча. Если пропускать свет через кристалл шпата, кристалл упорядочивает эти случайные электрические и магнитные вибрации[103]. Этой способностью упорядочивать электрические вибрации наделены и другие кристаллы, к примеру кварц.

Камень Всемогущества – совершенный кристалл, упорядочивающий, усиливающий и концентрирующий электрические вибрации особого свойства сверх всяких мыслимых ограничений. Я уже говорил, что отвечающие свойствам Камня Всемогущества электрические вибрации должны обладать определенной длиной волны. А теперь присовокупим сюда тот факт, что психическая энергия состоит, по сути, из миллионов бесконечно малых электрических разрядов, ежесекундно испускаемых нашим мозгом, причем длины их волн в точности таковы, как требует Камень Всемогущества. Простым смертным, которые не умеют управлять своей умственной деятельностью, камень может пригодиться не больше, чем дикарю телеграф. Однако для оккультиста, прошедшего полный курс обучения и способного не только проецировать мозговые импульсы за пределы мозга, но и направлять их куда угодно, этот кристалл становится поистине Камнем Всевластия. И вот он мой.

Пока Мориарти предавался чтению своей длинной и хвастливой лекции, я пришел к неизбежному выводу, что мы обречены, если только не сделаем хоть что-нибудь, причем немедленно. Но что мы могли сделать? Я взглянул на мистера Холмса, пытаясь понять, что у него на уме. Однако было очевидно, что даже мельчайшее его движение не останется без внимания Мориарти, поскольку тот не сводил глаз со своего главного врага. Не сомневаюсь, вся речь Мориарти, сплошь состоящая из самовосхвалений и бахвальства, была предназначена именно для мистера Холмса. Остальных же, включая меня, Мориарти считал слишком примитивными. Эта мысль унизила меня, однако она же заронила в мой разум возможный план действий.

В конце концов, почему бы мне, Хари Чандру Мукарджи (магистру искусств), не преподать нашему надменному профессору Мориарти (доктору философии) небольшой урок христианского смирения, а заодно и простой вежливости? Мистер Холмс стоял прямо перед Мориарти, их разделяло не более двадцати футов. За спиной Холмса стояли лама Йонтен и далай-лама, и я с гордостью заметил, что оба держатся прямо, не выказывая и крупицы того великого страха, который они, должно быть, испытывали. Я был в нескольких ярдах справа от них, однако это расстояние можно было увеличить, совершая время от времени маленькие, почти неприметные шаги. В какой-то момент мне стало ясно, что дальше двигаться нельзя, иначе Мориарти меня непременно заметит, однако мне удалось выйти за пределы его поля зрения. Тогда я глубоко вдохнул – «и спустил псов войны»[104].

В левой руке у меня был фонарь с закрытой дверцей. Я проворно перехватил его правой и швырнул в профессора. Читатель, должно быть, уже догадался, что я решил повторить попытку поджога, предпринятую мною в китайском посольстве. Увы, меня постигла неудача. Я снова не попал в Мориарти. Фонарь ударился о колонну и, отскочив, тщетно загромыхал по каменному полу. Ни тебе языка пламени, ни даже хоть какой-нибудь проклятой искры. Я совсем позабыл, до чего прочны эти современные безопасные фонари. Мориарти, черт бы его побрал, не отпрыгнул в сторону и даже не шелохнулся, но только зловеще расхохотался.