Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

По моему знаку Фергюсон и Холмс поднялись наверх. Все трое мы вошли в спальню. Фергюсон шагнул было к жене, приподнявшейся в постели, но она вытянула руку вперед, словно отталкивая его. Он опустился в кресло. Холмс сел рядом с ним, предварительно отвесив поклон женщине, глядевшей на него широко раскрытыми, изумленными глазами.

– Долорес, я думаю, мы можем отпустить… – начал Холмс. – О, сударыня, конечно, если желаете, она останется, возражений нет. Ну-с, мистер Фергюсон, должен сказать, что человек я занятой, а посему предпочитаю зря время не тратить. Чем быстрее хирург делает разрез, тем меньше боли. Прежде всего, хочу вас успокоить. Ваша жена прекрасная, любящая вас женщина, несправедливо обиженная.

С радостным криком Фергюсон вскочил с кресла.

– Докажите мне это, мистер Холмс, докажите, и я ваш должник по гроб жизни!

– Докажу, но при этом буду вынужден причинить вам новые страдания.

– Все остальное безразлично, лишь бы была оправдана моя жена. По сравнению с этим ничто не имеет значения.

– В таком случае разрешите мне изложить вам ход моих умозаключений еще там, на Бейкер-стрит. Мысль о вампирах я счел абсурдной. В практике английской криминалистики подобные случаи места не имели. И в то же время, Фергюсон, вы действительно видели, как ваша жена отпрянула от кроватки сына, видели кровь на ее губах.

– Да-да.

– А вам не пришло в голову, что из ранки высасывают кровь не только для того, чтобы ее пить? Вам не вспоминается некая английская королева, которая высасывала кровь из раны для того, чтобы извлечь из нее яд?

– Яд?

– В доме, где хозяйство ведется на южноамериканский лад, должна быть коллекция оружия – инстинкт подсказал мне это прежде, чем я увидел ее собственными глазами. Мог быть использован, конечно, и какой-либо другой яд, но это первое, что пришло мне на ум. Когда я заметил пустой колчан возле небольшого охотничьего лука, я увидел именно то, что ожидал увидеть. Если младенец был ранен одной из его стрел, смоченных соком кураре или каким-либо другим дьявольским зельем, ему грозила неминуемая смерть, если не высосать яд из ранки.

И потом собака. Тот, кто задумал пустить в ход такой яд, сначала непременно испытал бы его, чтобы проверить, не утратил ли он свою силу. Случая с собакой я не предвидел, но смысл его разгадал, и этот факт занял свое место в моем логическом построении.

Ну, теперь-то вы поняли? Ваша жена страшилась за младенца. Нападение произошло при ней, и она спасла своему ребенку жизнь. Но она не захотела открыть вам правду, зная, как сильно вы любите мальчика, зная, что это разобьет вам сердце.

– Джекки!..

– Я наблюдал за ним, когда вы ласкали младшего. Его лицо ясно отражалось в оконном стекле там, где закрытая ставня создавала темный фон. Я прочел на этом лице выражение такой ревности, такой жгучей ненависти, какую мне редко доводилось видеть.

– Мой Джекки!

– Отнеситесь к этому мужественно, Фергюсон. Особенно печально, что причина, толкнувшая мальчика на такой поступок, кроется в чрезмерной, нездоровой, маниакальной любви к вам и, возможно, к покойной матери. Душу его пожирает ненависть к этому великолепному ребенку, чье здоровье и красота – прямой контраст с его собственной немощностью.

– Боже правый! Просто невозможно поверить!

– Я сказал правду, сударыня?

Женщина рыдала, зарывшись лицом в подушки. Но вот она повернулась к мужу.

– Как могла я рассказать тебе это, Боб? Нанести тебе такой удар! Я предпочла ждать, пока чьи-нибудь другие уста, но не мои, откроют тебе истину. Когда этот джентльмен – он настоящий маг и волшебник, – написал, что все знает, я так обрадовалась!

– Мой рецепт для юного Джекки – год путешествия по морю, – сказал Холмс, поднимаясь со стула. – Одно мне не совсем ясно, сударыня. Ваш гнев, обрушившийся на Джекки, вполне понятен. И материнскому терпению есть предел. Но как вы решились оставить младенца на эти два дня без своего надзора?

– Я надеялась на миссис Майсон. Она знает правду, я ей все сказала.

– Так я и предполагал.

Фергюсон стоял возле кровати, дыхание у него прерывалось, протянутые к жене руки дрожали.

– Теперь, Ватсон, я полагаю, нам пора удалиться со сцены, – шепнул мне Холмс. – Если вы возьмете не в меру преданную Долорес за один локоток, я возьму ее за другой. Ну-с, – продолжал он, когда дверь за нами закрылась, – я думаю, мы можем предоставить им время улаживать свои отношения.

Мне осталось лишь познакомить читателя с еще одной запиской – Холмс отправил ее в ответ на то послание, с которого этот рассказ начался. Вот она: