— Почему? Я отстаиваю убеждённость, а не вкусовщину. Мне могут нравиться или не нравиться Цветаева или Ахматова, но я не называю их ворами. Я не люблю Пастернака, но в плагиате его не обвиняю. Тут же я уверен в своей правоте. Сразу по прочтении роман мне показался интересным и талантливым. Потом я узнал, что Шолохов написал его в двадцать два года. Я решил, что это ошибка, это было мышление человека лет сорока-пятидесяти. Ведь есть конкретный человеческий опыт, конвертируемый в творчество. Он во все времена один и тот же. Не может мальчик двадцати лет думать как мужчина пятидесяти. Есть некое интуитивное понимание жизни, да, иные в тридцать умней и пронырливый стариков, но тут не это. Дух «Тихого Дона» — это дух казака-дворянина, человека широкой души, зрелого ума и удивительного благородства. Говорю же, нет писателя, не отражённого в творчестве. Благородство и светлый ум Пушкина проступают в его стихах и прозе, мятежность Лермонтова тоже видна, невероятный ум Достоевского заметен в его героях, а эпилепсия — и «прыгающем стиле». Запутанность и нервность Цветаевой проступают в неясных и ломанных стихах, холодность Ахматовой — в ледяных чеканных строчках, всё видно, ничего не спрятать. Но тут — загадка века. Куда Шолохов задевал широту души, зрелость ума и удивительное благородство автора «Тихого Дона»?
— Стало быть, гений умер безвестным, а ничтожество процветало? Но, по-твоему, вор ли Шолохов или слабохарактерный человек, поддавшийся на наживку ОГПУ?
Литвинов слабо улыбнулся.
— Мне понравились труды Назарова, но я не вижу тут руки Ягоды. Если Шолохова «вело» ОГПУ, он не стал бы второпях кропать рукопись для комиссии — об этом позаботилось бы само ОГПУ. И рукопись подготовили бы заранее. Мне видится в этом обыкновенное мелкое жульничество. Впрочем, о чем это я? — перебил себя Литвинов. — Это не мелкое жульничество. По подсчётам сотрудников Российской республиканской библиотеки только в Советском Союзе было опубликовано произведений Шолохова на 238 млрд. руб. в современном пересчёте. Часть этих денег была выделена «шолоховедам», не говоря уже о том, что Советское государство не скупилось на содержание «великого писателя» и его наследников. Но, пусть это одна из трагических страниц литературы, однако…
Мишель ненадолго умолк, размышляя, потом продолжил.
— Задача любого подлога — ввести в заблуждение, и автор подделки будет стараться придать ему, по мере своих знаний, вид подлинного артефакта. Перед глазами совершающего подлог должен быть оригинал. Чем более взыскательному критику будет представлена на утверждение фальшивка, тем большей тщательностью должна отличаться её техника. Нередко до нас не доходят подлинные акты некой эпохи, между тем мы имеем подделки этого времени. В таком случае и подлог приобретает значение: он даёт нам формулу не дошедших до нас актов. А значит, манускрипт, изготовленный Шолоховым вкупе с женой и свояченицей, сохранил в себе хотя бы немногие черты истинного облика великого произведения и дух его автора…
Глава 10. Законы литературы и воля большевиков
Мишель не был ни коллекционером, ни собирателем книг. По прочтении он чаще всего стремился избавиться от тома, даже если он был серийным, и только весьма немногие фолианты удостаивались места на его полках. Я заметил, что там немало иностранных книг, но, в основном, это были переводы с английского, французского и итальянского. Последний Мишель изучал самостоятельно — из чистого интереса. Из русской литературы он выделял классику, а из советского периода любил некоторые вещи Булгакова и держал на полке стихи Мандельштама.
Как-то я поинтересовался, почему он не читает Чингиза Айтматова, Расула Гамзатова — и даже никогда ничего не говорит о национальных литературах?
Литвинов состроил удивлённую физиономию и пожал плечами.
— В Советском Союзе было принято поддерживать литературу малых народов. Большевики дали многим из них алфавит и считали, что дальше литературы должны расцвести буйным цветом. Но на самом деле языкознание отводит на это тысячелетие. Вспомни: в IV веке формируется италийский диалект, взаимодействуя с латынью, но Данте возникает в Италии только на исходе четырнадцатого века. Франкский и галльский диалекты-субстраты при суперстрате-латыни порождают во Франции Рабле только в XV столетии, в Британии процесс формирования национального языка начитается только с VI века, когда сливаются германские племена англов, саксов и ютов, ну так и Шекспир, как основоположник национальной литературы, появляется только в XVI веке. Русичи, начав формирование национального государства в конце девятого века, получают Пушкина тоже только спустя тысячелетие. Законы развития одинаковы для всех. Но не для большевиков, конечно, привыкших приказывать водам Кубань-реки куда им течь. Они приказали, и у всех малых народов тут же возникли классики, писавшие строго в партийных канонах.
— Ты хочешь сказать, что всё это липа? — спросил я.