Шерше ля фам

– Вот и хорошо, – улыбнулась Анна, – а то, вы знаете, мне так как-то… тяжело последние дни. Все эти похороны, соболезнования…

– Ох уж… – глубоко вздохнул Александр, – это понятно.

– Анна налила напиток в стаканы, поставила бутылку и указала длинным пальцем на большую круглую коробку:

– Это термос, там лед. Поухаживайте, пожалуйста, за дамой.

– Так, а… – невольно выдохнул Адашев-Гурский, у него чуть было не вырвалось: «Вы что, мадам, пардон, охренели?! Хороший коньяк замороженной водой разбавлять? Это путь такое пойло американские парвеню какие-нибудь хлебают». Но он сдержался и продолжил: – …нам это запросто. Вам сколько?

– Побольше. Люблю, когда холодное. Александр снял с термоса широкую крышку, взял у Анны ее выпивку и, беря большие кубики льда щипчиками, наполнил стакан доверху.

– Так нормально?

– Да. Как раз так, как я люблю, – благодарно взглянула она на него своими громадными зелеными глазами.– Иначе очень крепко.

– А я… уж извините… просто так, ладно?

– Да уж ладно, – снисходительно улыбнулась она, – пейте как хотите. Я ведь знаю, вам, мужчинам, главное, чтобы все было покрепче, погорячее, так? А уж вкусно, не вкусно… дело десятое, да? Я права?

– Н-ну-у… вообще-то, я бы так не сказал, – замялся Адашев-Гурский. – Просто, в данном случае, мне так привычнее.

– Вот и пейте. Сантэ? – она приподняла стакан.

– Что?

– Это по-французски. Ваше здоровье!

– А… да, да, конечно.-Он поднес стакан к губам и сделал небольшой глоточек, смакуя букет. Поморщился. «Хеннесси» оказался «левым».

«Ладно… – подумал Александр, – интервью ты боишься. Уж я не знаю чего конкретно: того ли, что муженек твой там журналисту мог наговорить, то ли вообще самого факта публикации, которая может привлечь внимание к фирме, к тому, как ее хозяин помер, к тебе самой, в конце концов; и хочешь ты выяснить, что я за фрукт, чего от меня ждать, и можно ли со мной договориться. Для того и все эти твои эскапады – совершенно, казалось бы, неуместные в то время, когда ты, исходя из правил приличия, еще в трауре должна ходить, а не прелести тут свои мне демонстрировать – все это мне понятно. Одного я понять не могу – какого хрена ты меня фальшивым коньяком поишь, а? Только одно этому я вижу объяснение, а именно: за полного придурка ты меня держишь и совершенно не уважаешь. А это что значит? А это значит, что расколем мы всю их поганку, Петька, как гнилой орех. Не такая уж она, эта поганка, скорее всего, и хитрая. Они же нас с тобой за лохов держат».

– Что? – заметив, как поморщился Александр, усмехнулась Анна. – Крепковато?

– Да, – крякнул Гурский, – а вот… закусить?

– Вон там откройте, – показала она рукой. – И мне что-нибудь.

Адашев-Гурский отворил указанную дверцу, за которой высветилось нутро холодильника, и взглянул на содержимое.

– Тут маслины есть и… и еще и оливки. Вам чего? – обернулся он к Анне.

– Ну эти, которые…

– Вы знаете, – осекся он, – я и сам в этом ничего не понимаю. Вам, короче, черненькие или зелененькие?

– Лучше фаршированные, это которые зеленые, они с анчоусом. А черные оливки я не люблю, они с косточкой.

– Вы знаете, я тоже.– Он достал стеклянную мисочку с фаршированными оливками и поставил перед Анной. «А вообще-то эту бурду, – подумал про себя, – впору собственной подмышкой занюхивать».

– Ваше здоровье! – Он залпом выпил свою порцию и очень быстро положил в рот оливку.

– За наше случайное знакомство… – чуть приподняла свой стакан хозяйка дома и сделала из него маленький глоток. Затем она взглянула на Александра и сказала: – Как жаль, что вы никогда не были у нас в доме. Вы давно знакомы с Вадимом?

– Да как вам сказать… – Гурский достал из кармана пачку сигарет. – Вы позволите?

– Да-да, конечно. Я не курю и муж не курил, но я… знаете, мне нравится, когда мужчина курит. Есть в этом что-то… что-то такое мужское, настоящее. И когда в доме табаком пахнет… мне кажется, что атмосфера становится, только вы надо мной не смейтесь, пожалуйста, более… безопасной, что ли. Ну… чувствуется присутствие хозяина. Настоящего. Хотите еще? – она кивнула на бутылку.

– Нет, спасибо, я…

– Не стесняйтесь. – Она налила Гурскому в стакан почти до краев. – Я в последние дни редко с кем вижусь, из дома почти не выхожу. А иногда так хочется вот так вот забыть обо всем… знаете… вы меня понимаете?

– Да, конечно. – Гурский пожал одним плечом и вынул из пачки сигарету.

– Вот и давайте выпьем. Давайте? – Она приподняла свой стакан и посмотрела на Александра долгим взглядом.

– Ну что ж… – Гурский отложил сигарету, чокнулся с Анной, в три глотка опустошил стакан и опять быстро закусил оливкой.