Шерше ля фарш

Подкупленные обещанием оптовой закупки, мастерицы безропотно приняли в работу Зямины эскизы, и новые шарфы валяли уже строго по ним.

— То-то бабуля нахваливала приглянувшийся ей палантин, приговаривая «Ну, чистый Матисс!» — припомнила я.

— Все верно, я вдохновлялся работами французских импрессионистов, — кивнул довольный Зяма.

— Искусство — это прекрасно, — согласилась я. — Но почему нельзя было Алке сообщить, куда и зачем ты отправился?

— А как? У них там в горах телефонной связи нет, мобильник не ловит. Первобытная жизнь! Но я же передал записку!

— И как же мы должны были догадаться, что она от тебя? Написано было с ошибками и чужим почерком!

— Потому что записку писал дед Вано! Он единственный там еще помнит русский, — объяснил Зяма. — Я диктовал, он писал. Сам-то я не мог: пока учился валять войлок, перетрудил правую руку, до сих пор болит, даже вилку держать не могу.

В подтверждение сказанного он сцапал очередную котлетку просто рукой.

— Бедненький мой Зямочка, надо тебе тугую повязочку сделать, а то разовьется хронический туннельный синдром, — захлопотала заботливая женушка Трошкина.

— В аптеке можно купить специальный фиксирующий бандаж на запястье, — неожиданно подал голос Матвей. — Отличная штука, я сам таким часто пользуюсь — у нас, картежников, как у компьютерщиков, туннельный синдром — профзаболевание.

— Спасибо, Матвей… Как вас по батюшке?

— Андреевич я, но можно просто Матвей. Свои меня и вовсе Мотей называют…

— Мотя — это хорошо, — благосклонно молвил Зяма.

Ему в свое время досталось от одноклассников, считавших, что имя Казимир пишется в два слова: Козий Мир. Мотя в младые годы, надо полагать, тоже наслушался от добрых деток обидных прозвищ и дразнилок.

— Ой! — до меня вдруг дошло. — Мотя! Матвей Андреевич! А маму твою как зовут?

— Надежда, а что?

— Уи-и-и-и! — счастливым поросеночком взвизгнула я. — Мотя, ты вспомнил родителей, свое домашнее имя и то, что ты картежник! Это прогресс! А ты вспомнил про мил-ли…

— Какие мили?

— Ясно, не вспомнил. — Я вздохнула. — Ну, не все сразу. Алка, выдай Моте наш тренажер, путь восстанавливается.

Трошкина сбегала в гостиную, нашла там свою сумку и притащила Моте покерные карты:

— Вот! Разрабатывай память.

— Так, девчонки и Мотя! — Зяма потер ладошки. — Я считаю, нам есть что отметить! Строгайте сырок и колбаску, а я сбегаю за вином.

— Опять?! — испугалась Алка.

— Я быстро, милая!

Зяма чмокнул женушку и убежал, покричав еще из прихожей:

— Шляпку вот тут возьму, чтобы синяк и царапины прикрыть, можно?

— Можно! — ответила я. — Для того она и покупалась, эта шляпка. Головной убор целевого назначения — битые морды прятать… Трошкина, ты чего скуксилась?

— В прошлый раз он тоже побежал за вином и пропал на трое суток, — напомнила Алка.

— Брось! Снаряд два раза в одну воронку не падает, — успокоила я ее.

И, к сожалению, ошиблась.

* * *

Вряд ли архитекторы эпохи расцвета СССР были в сговоре с криминальным миром, но подворотни в «сталинских» домах они планировали как будто в специальном расчете на грядущие ограбления, нападения, приступы диареи и творческие порывы хулиганов-граффитчиков.

Протяженная, как железнодорожный тоннель, и величественная, как собор, арочная подворотня с царящими в ней вечными сумерками притормаживала самого торопливого пешехода, вынуждая его напрягаться, озираться и даже креститься. В полумраке у стен пугающе клубились неясные тени, шуршал мелкий мусор. В отличие от крыс, бомжей и грабителей, одинокие законопослушные граждане в подворотне чувствовали себя неуютно.

Зяма не почувствовал — не успел.

В подворотню он ворвался легким бегом, всецело настроенный на стремительный марш-бросок за винцом и последующее продолжение банкета. На затейливый свист, сопроводивший его рывок на старте у подъезда, бегун не обратил внимания, тогда как два криминальных бойца в подворотне совершенно правильно поняли сигнал коллеги, подобрались и приготовились к активным действиям.

— Быстро бежит, — отметил старший, привычным движением подсмыкивая спортивные штаны, как боксерские трусы. — Переоделся!

— У него кроссовки для зала были и шорты для сёрфинга, — припомнил рядовой с уверенностью, выдающей знатока спортивной одежды. — Для бега переоделся, да. Только панаму оставил.

— Рожу битую прячет, — хмыкнул старший. — Сейчас добавим, все не спрячет. Пошли!

Бойцы выступили из тени и, зная, что клиент не понимает по-грузински, перешли на русский:

— Эй, дорогой, зачем опять бежишь? Постой, дело есть.

Зяма притормозил, присмотрелся к говорящему, оглянулся: и впереди, и позади него в полукружьях жемчужного света нарисовались темные фигуры, перекрывшие собой и вход в подворотню, и выход из нее. Двое впереди, один сзади — итого трое на одного.

— Парни, вы, наверное, ошиблись, мы не знакомы, — заговорил Зяма нарочито спокойно, действительно надеясь на то, что тбилисские гопники его с кем-то перепутали.