— В магазине очереди нет, но и выбор напитков там так себе, я брал в винотеке, — неожиданно вступил в беседу знакомый голос.
К сожалению, принадлежал он не Зяме, а рыжему Генриху.
— Добрый вечер, девушки! Если вы за спиртным, то я его уже купил и как раз иду к вам на ужин.
Я вопросительно поморгала.
— По приглашению вашей прекрасной матушки, — объяснил рыжий.
— Это что? — С нехарактерной для нее бесцеремонностью Алка вырвала из рук Генриха пузатую бутылку.
— Это прекрасный грузинский коньяк… Помочь?
— Не надо.
Тонкие пальчики с аккуратными ноготками в три секунды вскрыли тщательно закупоренную бутылку, что со всей определенностью говорило: Трошкина находится в том состоянии, когда хрупкая женщина может одной рукой поднять автобус, чтобы выдернуть из-под колес ребенка. А войти в горящую избу и остановить на скаку коня ей вообще раз плюнуть и растереть.
— «Сараджишвили Энисели» четырнадцатилетней выдержки, — нашептал мне на ухо Генрих, почтительно наблюдая, как Алка состыковывает бутылочное горлышко со своим собственным.
— Званый ужин подождет, ты идешь с нами, — решила я, не дерзнув отнять у подружки антидепрессант четырнадцатилетней выдержки. — У нас Зяма куда-то запропастился, и Алка не в себе.
Мне было ясно, что после такой дозы коньяка подружка окончательно выйдет из себя и сразу свалится там, где вышла, а я одна ее не утащу. Так что взять в нашу поисковую экспедицию крепкого мужика казалось абсолютно правильным.
Генрих против вечерней прогулки не возражал и даже попытался совместить ее с экскурсией, попутно рассказывая что-то интересное о Тбилиси.
— Откуда вы, немец, так много знаете о столице Грузии? — удивилась я.
— Я немец только по отцу, а по маме — грузин и рос как раз в Тбилиси. Тут и школу закончил — четырнадцатую, языковую, как раз немецкий осваивал. Правда, я давно уехал из Грузии, так что новых районов Тбилиси не знаю, но в центре по-прежнему хорошо ориентируюсь.
— Тогда предлагайте маршрут, на котором имеет смысл поискать заплутавшего интуриста без знания грузинского, — попросила я. — Для сведения: один раз Зяма уже заблудился по пути в винный магазин, вместо которого нашел какой-то сувенирный рынок.
— Знаю я этот сувенирный рынок, он на другом берегу реки, у станции метро Руставели!
— Это не там, где памятник, у которого ты меня встречала, пьяная в хлам? — спросила я Трошкину.
— В хлам! А помягче? — обиделась подружка.
— Ладно, пьяная в антиквариат.
— Еще мягче: это тот самый памятник, где я ждала тебя, будучи слегка подшофе. — Алка в очередной раз приложилась к бутылке.
— Де жа вю! — вздохнула я.
Ни Зямы, ни сувениров, ни рынка как такового мы на Руставели не нашли. С наступлением темноты там вся торговля закрылась. По ступенькам, в дневное время служащим прилавками, ночной ветерок гонял мелкий мусор.
— А где тарелочки? — возмутилась нетрезвая Трошкина, свободной от коньячной бутылки рукой изобразив пистолетик. — Я в настроении сделать ба-бах! А где проклятые войлочные шарфики? Я бы кого-нибудь ими задушила! А где традиционные рога? Хотя рога у меня, наверное, уже есть, раз муж мой не ночует дома…
Подружка села на основание памятника и пригорюнилась, как васнецовская Аленушка.
— Черт, да где ж этот братец козленочек! — выругалась я, глядя с высокого берега на реку.
Под откосом был овраг, в котором сломал бы ноги и черт, не только козленочек. А ограждение отсутствовало! И слабенький фонарик мобильника бугры и ямы не высвечивал!
— Вы тут постойте, а я аккуратно спущусь вниз и посмотрю там, — догадавшись, о чем я думаю, предложил наш рыцарь Генрих.
— Я с вами!
— И йа тожж!
— Нет, Алка, ты останешься, посидишь тут с дядей Руставели!
— Да к-кто ж его посадит? Он же п-памятник!
— Сидеть! — рявкнула я так, что даже капризный пес Дениса Кулебякина плюхнулся бы на хвост, отбив себе пятую точку.
Трошкина же команду проигнорировала и следом за мной и Генрихом начала спускаться. Мне оставалось только радоваться, что телосложения моя подружка хрупкого, так что у меня есть шанс выжить, когда она рухнет мне на спину.
Генрих, подсвечивая себе мобильником, целеустремленно пер вниз, сопровождая движение полезными комментариями:
— Смотрите под ноги, тут остатки кирпичной кладки… Осторожно, на повороте тропинки растет репейник… Хм, на колючках свежий лоскуток…
— Лоскуток чего? — уточнила я.
Знаю я эти репейники, на них и клок кожи оставить можно запросто.
— Какого цвета лоскуток? — спросила Алка, подумав явно не о коже. — На Зяме были бежевые шорты!
— Это что-то светлое, — доложил Генрих и сошел с тропы, затрещав сухой травой.
— Что? Что там?!
Трошкина сиганула с откоса и, судя по страдальческому стону, удачно приземлилась на Генриха.
— Ребята, вы в порядке? — позвала я.
— В полном, — после паузы ответил наш рыцарь. — Здесь никого нет, поднимайся наверх, мы уже возвращаемся.