Шерсть и снег

— Перестань! — обратился он к Трамагалу. — Паредеса уволили потому, что он стар и болен. Он уже отдал фабрике все, что мог. Так же было с Армандо, с Тельядаисом, с Висенте, со многими… Никто под них не подкапывался. Где ты видел хозяина, который держал бы стариков? В прежнее время их выгоняли на улицу без всякого пособия… Теперь профсоюз дает им по двадцать эскудо в неделю. Все-таки на эти деньги можно раз поесть…

Кое-кто улыбнулся. Орасио снова попытался ответить Трамагалу, но Педро, крепко сжав ему руку, потребовал:

— Молчи! Молчи!

Закончив обед, несколько рабочих ушли и увели с собой Трамагала. Седой старик с запавшими глазами подошел к Орасио.

— Не сердись на Трамагала, он неплохой человек. Но скажи мне: какого дьявола тебя угораздило в таком возрасте поступить учеником?

Старик понравился Орасио с первого взгляда, и юноша ему все рассказал. Тот слушал внимательно, даже перестал есть вареную картофелину, которую держал в руке. Когда Орасио закончил, старик улыбнулся:

— Примерно так я и думал. Стало быть, нужда гонит. Меня удивляет другое: ты взрослый человек, а жизни еще не знаешь… — Он взглянул на Педро: — В конце концов, вы оба молоды, и в мире еще многое изменится… Я все объясню Трамагалу. Не сердись на него, — сказал он, переводя глаза на Орасио. — Будем друзьями, идет? Мое имя — Жозе Ногейра, но все зовут меня Марретой.

Орасио назвал себя. В этот момент послышался гудок — обеденный перерыв кончился.

Доев наконец свою картошку, Маррета вышел из столовой.

— Видать, хороший человек! — заметил Орасио. Педро подтвердил это кивком головы.

Женщины и дети, которые принесли своим мужьям и отцам обед, теперь убирали в корзинки миски и тарелки, а рабочие возвращались в цеха.

Засновали каретки, забегали вдоль машин прядильщики, — казалось, работа никогда и не останавливалась. Утром эта беготня показалась Орасио занятной, как детские шалости или спортивная игра. Но теперь он почувствовал, что у него устали ноги. Время от времени Орасио бросал взгляд в глубину цеха, где он еще не был. Большое прямоугольное помещение с бетонным полом и матовыми стеклами в окнах понравилось ему. Здесь было гораздо чище и приятнее, чем в казарме; а с домами Мантейгаса и сравнить нельзя. Орасио заметил, что возле каких-то других машин, стоявших вдалеке, рабочие не суетились, как прядильщики, а стояли неподвижно, словно часовые, только изредка вмешиваясь в работу механизма. «Вот у кого хорошая жизнь! — подумал он. — За них все делают машины. Не то что здесь, у нас». Придя к такому заключению, Орасио, однако, удивился: эти рабочие казались уж очень сосредоточенными, серьезными, даже мрачными. Можно было подумать, что они никогда не смеялись. А ведь в столовой он их видел совсем другими. «Они скучают, потому что все время стоят на месте, — их даже в сон клонит, — решил Орасио. — Если бы они бегали туда сюда, как мы, небось не скучали бы». Но немного погодя, взглянув на работающих рядом учеников, тех самых, которые утром посмеивались над ним, он и у них на лицах увидел то же серьезное, сосредоточенное выражение. И тогда Орасио понял, что на фабрике нелегче, чем в казарме. Только здесь не ощущалось той злой воли, которая в армии исходит от офицеров. Даже когда Матеус скрывался в своей застекленной конторке в глубине цеха, рабочие продолжали трудиться все так же сосредоточенно, будто для них не существовало ничего, кроме работы, которая не допускала улыбки.

— И на всех фабриках так? — спросил Орасио у Педро.

— Что так?

— Да вот как бывает, когда в доме покойник…

Педро снизошел к невежеству новичка:

— А ты думал, здесь бал, что ли? Родриго — он был во Франции, работал на фабриках в Лионе — говорит, что там еще тяжелее…

Машины наполняли шумом цех. Мрачные, замкнувшиеся в себе люди молча следили за ними — здесь право голоса имели только машины.

Орасио очень хотелось закурить, но Педро еще с утра предупредил его, что курение в цеху запрещено.

— Ну а если мы покурим, что может случиться? Ведь шерсть не горит…

Педро резко ответил:

— Мы здесь для того, чтобы работать, а не прохлаждаться. Должно быть, ты еще никогда не работал… Сразу видать, что из деревни… И вообще помалкивай, а то еще мастер услышит…

Орасио было обиделся, но Педро примирительно объяснил ему:

— Разве ты не знаешь, что разговоры запрещены? Хозяева не хотят, чтобы мы болтали во время работы. Если не подчинишься — огребешь штраф… Пойди в уборную, там покуришь: уборная — наше единственное спасение. Так не только у нас, а на всех фабриках…

Орасио решил потерпеть до конца смены. «Нужно взять себя в руки, как я это сделал в армии, — сказал он себе. — Если удастся отвыкнуть от сигарет, я даже кое-что сэкономлю».