Шерсть и снег

Однако он уже не был тем молодым крестьянским парнем, который впервые попал на фабрику. Временами, ругая все и вся, он был готов смириться, покорившись обстоятельствам, как это делали многие. Но тут же в его сознании возрождалась надежда и на новый, справедливый мир, может быть, еще туманная, но живая, вселявшая бодрость в минуты отчаяния.

Сейчас, слушая Маррету и вспоминая обо всем, что как будто подтверждало слова Педро, Орасио чувствовал, что в нем снова борются надежда и сомнение.

— Сегодня ты не в духе… — заметил Маррета.

— Мне бы хотелось, чтобы вы поскорее выздоровели…

Маррета улыбнулся покорно и грустно. Затем сказал:

— Я должен поправиться, но пока что-то не получается… Я плохо сплю… беспокою и стариков и наших бедных монахинь… Но это пройдет…

Когда Орасио в четыре часа вышел из убежища, он был еще более грустен, чем улыбка на лице Марреты.

Дни становились длиннее. Каштаны — их было немного на склонах — уже зацвели, и Орасио с тоской вспомнил тенистые рощи вокруг Мантейгаса. Он на мгновение остановился и задумался. Он вызвал в памяти годы своего детства и юности — в его жизни никогда не было ничего, что стоило бы вспомнить. Тоска, смутная, непонятная, не оставляла его…

Когда Орасио вышел на площадь, там группами беседовали рабочие и торговые служащие. Однако он не остановился. После рождения сына Орасио, как и в первые месяцы своей семейной жизни, шел с фабрики прямо домой. Он уходил только после ужина, когда мальчик засыпал. Теперь сама Идалина просила его об этом: «Пойди пройдись, а то разбудишь Жоанико…»

Орасио все больше привязывался к ребенку и был очень доволен, что сын похож на него. У Жоанико были его глаза, его нос, его заостренный подбородок.

На фабрике Орасио все время думал о сыне, ему хотелось поскорее попасть домой — он боялся, как бы с ребенком не случилось чего… Прежде чем вернуться после родов на работу, Идалина пыталась устроить мальчика в ясли, но его туда не приняли. Ей сказали, что помещение рассчитано всего на двенадцать детей да и покупать больше молока не на что. Она не настаивала, не требовала — это были ясли, основанные дамами-благотворительницами. Идалина решила попросить Прокопию присматривать за Жоанико, пока она на фабрике. Услышав, что ей за это заплатят, Прокопия согласилась.

В обеденный перерыв Идалина спешила домой, чтобы покормить ребенка грудью, и уже на обратном пути торопливо жевала свой хлеб с сардинами… Соседки провожали ее скептическими улыбками. «Так заботятся только о первом ребенке», — говорили они. Но Идалина думала иначе — она останется такой всегда, сколько бы детей у нее ни было…

Орасио считал Прокопию неряхой и с каждым днем все больше сомневался, что она хорошо смотрит за Жоанико.

— Пожалуй, лучше тебе работать дома, — сказал он как-то жене.

— Я тоже об этом думала. Но дома я куда меньше выработаю. Поневоле занимаешься хозяйством — берешься то за одно, то за другое, а шерсть лежит…

— Да, это так… — согласился Орасио.

На следующий вечер, взяв Жоанико на руки, он увидел у ребенка на ножках красноватые пятнышки, похожие на сыпь.

— Что это? — воскликнул он.

Идалина подошла, но еще до того, как она осмотрела ребенка, Орасио закричал:

— Это укусы клопов, и смотреть нечего! Прокопия свинья, я всегда это говорил!..

Идалина перебила его:

— Говори тише… Может быть, Прокопия на улице… еще услышит.

— Ну и пусть! Грязнуха она — вот что! Как можно было это допустить?

Идалина знала, что по соседству, кроме Прокопии, некому было приглядывать за ребенком. Поэтому она попыталась успокоить Орасио:

— От клопов дети не умирают… Я поговорю с Прокопией, но… в такую жару они повсюду. И у нас их немало. Вчера я нашла двух… Разве они тебя не кусают по ночам?

— Одно дело — мы, а другое — беззащитный ребенок!

Раздраженно выпалив это, Орасио положил сына на кровать, снял с колыбели тряпье и стал тщательно его осматривать.

— Вот один! — воскликнул он. — Вот другой! Не иначе, они от Прокопии…

Но Идалина не хотела ссориться с соседкой:

— Она здесь ни при чем. Ведь у нас во всех щелях клопов полным-полно!

— Тогда в воскресенье будем их морить. Надо с этим покончить!

В воскресенье, как только Орасио, успокоенный, вернулся из богадельни — Маррете стало как будто лучше, — они принялись за дело.

Прежде всего разобрали кровать.

— Матрац на улицу! — приказал Орасио.

Пока Идалина выносила матрац, он искал клопов в кровати. Вот выполз один, другой, затем появились десятки; он давил их с яростью. Жоанико, колыбель которого поставили в угол, принялся плакать.

— Успокой ребенка и иди сюда!

Орасио обнаружил клопов и в полу под кроватью. Идалина начала чистить пазы между старыми досками, а он в это время осмотрел тумбочку. Ребенок снова расплакался, Идалине пришлось укачивать его.

Тумбочка тоже оказалась населенной клопами, и Орасио обильно посыпал внутри порошком. В это время в дверях появился Мануэл да Боуса. У него был вид человека, который чувствует, что пришел не вовремя.

— Добрый день!..

Орасио едва ответил и продолжал свою работу.