Я откидываюсь на подушки, проклиная себя за свою глупость. Этого не должно было случиться. Я чуть не умерла?
Я думаю несколько минут, голова кружится.
Макси мертв. Дорнан в ярости. Джейс злится на меня.
Остается один человек.
Я просматриваю три контакта на своем телефоне.
Дорнан. Джейсон. Татуировщик.
Эллиот отвечает на третьем гудке.
– Лучше бы это были хорошие новости, – неуверенно говорит он. – Если ты разбудила мою дочь, я тебя убью на хрен.
Его дочь. Иисус. Я собиралась попросить его приехать за мной, но я не могу просить его оставить ее посреди ночи, чтобы вытащить меня из больничной палаты.
– Извини, – тихо говорю я. – Я просто... могу я навестить тебя?
Он, должно быть, чувствует, что в моем голосе что-то не так, потому что в следующий раз, когда он заговорил, он уже проснулся.
– Конечно, – говорит он. – Все в порядке?
Я смотрю на свою больничную рубашку и капельницу на руке.
– Нормально, – отвечаю я. – Я просто скучаю по тебе.
– Ага, – говорит он. – Конечно, скучаешь.
Я прощаюсь и заканчиваю разговор.
Десять минут спустя я иду по бульвару Сан-Висенте, на мне только больничный халат, который завязывается сзади и распахивается при дуновении ветерка, показывая всему миру мои ягодицы. На мне нет обуви, ничего, кроме телефона, который я сжимаю в руке. Сейчас три часа ночи, и на улицах довольно тихо, моими единственными спутниками являются случайная бездомная женщина, толкающая тележку, и мягко шелестящие пальмы, которые выстроились вдоль улицы, возвышаясь надо мной.
У меня все болит внутри, полное опустошение от моих мстительных происков почти невыносимо.
Но я вынесу это. Потому что я отказываюсь сломаться. Они не сломят меня.
В конце концов, я боец. И этот бой только начался.
Ярость и одиночество пылают в моей груди, я держусь в тени и пробираюсь к квартире Эллиота.