Середин давно ждал этой минуты, он не прерывал Григорьева, пусть выговорится. В представлении хорошо знавших Григорьева людей он был непререкаемым авторитетом, и это было понятно, он никогда не шел на решения, обрекавшие на морально устаревшие методы. И вот этот самый Григорьев сейчас отстаивает полумеры, не видит пути к смелому решению проблемы увеличения выплавки стали устаревающим заводом. Наверное, свыкся с тем, что на какое-то время завод обречен прозябать. Они уж тут, конечно, прикинули, за счет каких заводов скорректировать им план. Взаимопомощь — дело хорошее, но есть опасность привыкнуть к спокойной жизни: как бы ты ни работал, добрые дяди погладят тебя по головке. А привычка, как известно, вторая натура. Эх, Григорьев, Григорьев…
Середин продлевал свое торжество этими мысленными рассуждениями.
— Коробку цеха мы не тронем ни на вот столечко, — сказал он, указывая на ноготь мизинца. — Реконструкции подвергнутся только сами подкрановые балки, на которые ляжет вся тяжесть увеличенного ковша.
— Но это как раз и приведет к ломке цеха… — неуверенно начал Григорьев. — Более мощные балки потребуют иных габаритов здания.
Середин медленно покачал головой. Григорьев внимательно следил за ним. Середину даже показалось, что в глазах его пробежал мгновенный огонек, что он уже догадался.
— Подкрановые балки из легированной стали, — сказал Середин. — Конструкции в тех же габаритах, а прочность возрастет до нужной величины. Здесь у вас это предложение с трудом находило признание, теперь придется заняться выпуском легированного проката.
Он откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Григорьева. Вот! Кажется, победа! Еще с тех давних времен, еще с пятидесятых годов, когда Середин почувствовал, что окреп и готов потягаться со своим учителем, он ждал своей победы. Наконец-то она пришла.
— Да-а… — протянул Григорьев. Все-таки, видно, до самого последнего момента он не догадывался, какой вариант реконструкции завода Середин привез на утверждение. — Кто там у тебя нашелся такой смелый — связался с Меркуловым? — спросил без тени недовольства.
— Проектировщики, конечно, — сказал Середин. — Производственники — те всегда против ломки… А Меркулов все-таки молодец, приехал к нам, сам на месте разобрался.
— Меркулов — человек дела, — спокойно сказал Григорьев, подумал и добавил: — И настоящий ученый… Я знаю, он… — Григорьев не кончил фразы и потер ладонью лоб, — да, разные бывают отношения между людьми… — запнулся и совсем замолчал.
— В горкоме мне сказали, что вмешался Центральный Комитет…
— Вмешался, — подтвердил Григорьев. — Вызвали меня. Меркулов и люди с того завода тоже были приглашены… Иначе споры затянулись бы надолго. И мне, и Меркулову записали… как положено в таких случаях… За недостаточную активность. А тем конструкторам было предложено заниматься делом, а не гнаться за надуманными авторскими свидетельствами с премиями.
…Из Москвы Середин вернулся, занятый теперь не заботами об утверждении планов, а их осуществлением. Огромный сложнейший механизм промышленности и транспорта пришел в движение, помогая заводу оправиться от недавнего потрясения. Фасонный кирпич для труб, отгруженный Гжельским заводом, находился в пути. Огнеупор для переоборудования обычных мартеновских печей в двухванные выгружался на заводские склады. Машиностроительные заводы заканчивали изготовление необходимых металлоконструкций, и Середин принимал меры, чтобы для их перевозки были своевременно поданы железнодорожные вагоны и платформы… Он жил во всех этих делах особой полной жизнью.
И все же почему-то его не оставляли беспокойные мысли о том разговоре вечером в коттедже, когда Григорьев сказал, что у него хватает времени ходить в театры и читать книги. А у самого Середина не было ни времени, ни желания волноваться за судьбы выдуманных авторами героев. Григорьев тогда с такой определенностью сказал: «Хватает…», а Середин все еще не мог ни читать книг, ни ходить в театр, ни смотреть кинофильмов — не потому, что он не ощущал в том потребности, и даже не потому, что у него не хватало времени. Он не мог оторваться от той «книги жизни», которую сотворила сама жизнь.