Шесть дней июля. О комкоре Г.Д. Гае

Стонали на всех телегах. Гай, проезжая, глядел на искаженные от мучительной боли лица в каплях пота, с закушенными губами. В одной из подвод лежал неподвижно с бледным лицом боец с закрытыми глазами, рядом сидел Николаев, щупая пульс.

— Что случилось?

— Сознание потерял. Ранение в живот, а тут так трясет — сил нет терпеть.

Гай, нахмурясь, дернул повод, лошадь пошла резвее, стоны остались позади, стихли.

Ивана Межирова Гай знал еще по Самаре — вместе отбивались от белочехов возле речки Самарки. Когда те стали обходить отряд, которым командовал Гай, Иван повел всех знакомыми ему путями к пристани — сам он был местный, самарский рабочий, знал в городе каждую улицу. Вывел отряд к пароходам, хотел забежать домой, проститься с семьей, но Гай не пустил, нужно было отходить. И точно, едва отвалили от пристани — затарахтел злобно пулемет, защелкали винтовочные выстрелы с чердаков домов. Иван стоял у борта, не прятался, смотрел на Самару: когда доведется вернуться?

Ранили его за три дня до отхода из Сенгилея — шел в атаку, пулями перебило обе ноги. Чем теперь помочь Ивану, остальным раненым? Давняя беда — не хватает медикаментов. Где их тут найдешь, в глухомани? А он по себе знает, что такое ранение: на Кавказском фронте трижды был ранен. Да, повоевать пришлось немало, и в империалистическую, и после революции. Сначала на Кавказском фронте до семнадцатого года. После ранения попал на лечение в Москву, где и застала его Февральская революция. Оттуда поехал в Самарканд, где тогда жил отец. В декабре прошлого, 1917-го, вступил в отряд Красной гвардии, воевал против эмира Бухарского. Потом бои на Оренбургском фронте против атамана Дутова. В июне 1918 года сражался в Самаре против восставших чехословаков и белогвардейцев, его выбрали командиром отряда левых эсеров. И вот после Самары бои на Сенгилеевском фронте, где он возглавил все сражавшиеся отряды. Бои шли с переменным успехом до 21 июля, когда пал Симбирск и стало ясно, что они окружены. Идти надо по возможности быстрее, чтобы не дать белогвардейцам стянуть кольцо и собрать большие силы.

Нагнали отряд Прохорова, матросы облепили подводы, лошади выбивались из сил. Гай подъехал к подводе, на которой был Прохоров, спешился, сказал ему:

— Иди сюда, поговорим.

Тот неохотно слез, пошел рядом по обочине.

— Ты видишь, казанцы впереди тебя идут, не липнут на подводы. Почему твои люди расселись, как вороны на дубу? Мы же лошадей загоним, придется обоз бросать. Сам это пойми и матросам своим растолкуй.

— Лошади крепкие, — Прохоров, ухмыляясь, смотрел Гаю в переносицу, — чего им сделается... А людей надо беречь.

— Я приказываю идти пешком! На подводах — только больные и раненые. Измотаешь лошадей, на чем их повезешь? И боеприпасы? Думать надо. Ссаживай свою команду.

— Ну скомандуй им, раз хочешь, чтоб мы пешком шли. — Прохоров насмешливо посмотрел на Гая, перевел глаза на лошадь, опять на Гая: ты, мол, сам на лошади едешь, а нам велишь пешком идти.

— Командовать будешь ты! — сказал Гай и жестко добавил: — Пока ты командуешь. Если не хочешь — замену найдем!

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Прохоров. — Езжай дальше, мы пойдем пешком.

Он подошел к ближайшей подводе, что-то сказал, оглядываясь на Гая, матросы, ворча, начали слезать с подводы.

Гай вскочил в седло, пришпорил каблуками лошадь. Догнав отряд Устинова, спешился.

— Не медленно идете? — спросил Гай Устинова.

— В самый раз, — сказал Устинов твердо, вытирая рукавом пот со лба. От его кряжистой фигуры веяло спокойной силой, уверенностью. — А для чего быстрее идти?

— Чем быстрее из мешка вылезем, тем лучше.

— Так-то оно так, да ведь неизвестно, сколько еще шагать придется. Один день пробежать можно, а на другой не побежишь.

— Говорил только что с Прохоровым. Его братва расселась по подводам, лошади в мыле.

— Сам небось сел на подводу, чего же команде остается делать.

— Гнать его надо из командиров! Но отряд на дыбы встает — все они там одним миром мазаны. Им нужен строгий командир, который бы держал их в ежовых рукавицах. А он у них на побегушках служит. Гнать его надо! — повторил Гай, как бы продолжая давний спор с Устиновым, который стоял за выборность командиров, а Гай — за назначение.

— Может, его и вправду гнать надо. Но нужно растолковать это всему матросскому отряду.

— Попробуй их убеди, что Прохоров — плохой командир. Он их устраивает такой.

— Убедить нелегко, но другого выхода нет.

— А когда их уговаривать? Если по каждому поводу митинговать — воевать некогда будет.

Гая раздражало упрямство Устинова. Хороший командир, а на выборности заклинило.

— Один раз нужно уговорить, — уперся Устинов. — Никто лучше солдата не знает, какой у него командир. И своего брата чует хорошо. Уж если выберут кого — редко ошибутся.

— Как видишь, ошибаются, да еще как, — недовольно сказал Гай.