Шесть дней любви

Суббота. Я проснулся от громкого стука в дверь. По аромату кофе из кухни понял, что Фрэнк снова готовит завтрак, но он открыть не мог, а мама, видимо, еще спала. Прямо в пижаме я рванул вниз и открыл дверь — не настежь, а чуть-чуть.

На крыльце стояла Эвелин, мамина подруга, которая не появлялась у нас почти год. Барри в своей огромной коляске сидел неподалеку, на бетонной подъездной дорожке. Один взгляд — и я догадался: Эвелин сейчас несладко — химические кудри стояли дыбом, глаза покраснели. Из ее бесконечных жалоб я знал, что по ночам она больше трех часов не спит.

«Да, Адель, жизнь — это не каникулы у моря!» — то и дело вздыхала она.

— Хочу поговорить с твоей мамой, — заявила Эвелин, не спросив, дома ли она, — видимо, была уверена, что за год ничего не изменилось.

— Мама спит.

Я не пригласил Эвелин в дом, а вышел на крыльцо, ведь на кухне был Фрэнк. Судя по запаху масла, он жарил французские тосты или что-то подобное.

— Мне только что звонила сестра из Массачусетса, — начала Эвелин. — У нашего отца инфаркт. Я должна быть там, и поскорее. Барри со мной нельзя. Вот я и подумала: вдруг Адель согласится присмотреть за ним денек. Обе мои няньки уехали, праздник же.

Я посмотрел на Барри. Давно мы не виделись… Барри подрос, над верхней губой темнел пушок. Он махал руками, словно по нему ползали жуки, хотя их, разумеется, не было.

— Ланч я ему собрала, — продолжала Эвелин, — его любимые кушанья. Завтраком покормила, надела чистый памперс. Особых хлопот не будет. Если выехать прямо сейчас, то к ужину я вернусь.

В доме снова включили радио: Фрэнк поймал свою любимую станцию с классикой.

— Кто там? — громко спросила мама.

На крыльцо она вышла в халате, лицо светилось нежностью, на шее краснело пятно. Неужели Фрэнк опять ее связывал, на сей раз слишком туго? Вообще-то, она казалась не обиженной, а просто другой.

— Эвелин, сегодня нам не очень удобно, — заявила мама.

— Папа мой долго не протянет… — прошептала Эвелин.

— В любой иной день я сразу согласилась бы, — упиралась мама, — но сегодня впрямь не слишком удобно.

Мама посматривала на кухню. Там пахло кофе, Фрэнк насвистывал в такт музыке.

— У меня выхода нет, иначе не просила бы, — призналась Эвелин. — Ты моя единственная надежда.

— Я хочу помочь, но не знаю, смогу ли.

— Хлопот он тебе не доставит, обещаю! — Эвелин гладила Барри по голове. — Сынок, помнишь Генри и его маму? Помнишь, как весело вам было?

— Ладно, — кивнула мама. — Я присмотрю за Барри. Только недолго.

— Адель, я отблагодарю тебя!

Чтобы поднять коляску на крыльцо, Эвелин резко наклонила ее назад. На миг передние колеса оказались в воздухе, а Барри едва не перевернулся. Его вопль напоминал звуки, которые накануне ночью доносились из-за стены. Непонятные звуки, но, по-моему, радостные, — точно не определишь.

— Привет, Барри! Как жизнь? — спросил я.

— Адель, я отблагодарю тебя, — повторила Эвелин. — Привози Генри, когда пожелаешь!

Типа я такой же, как Барри? Типа у меня может возникнуть желание побыть в ее доме?

— Эвелин, не теряй времени, — поторопила мама. — Ни о чем не беспокойся. Мы занесем кресло. Генри у меня силач!

— Ага, мне пора в путь, — согласилась Эвелин. — Скорее уеду — скорее приеду. Просто включи ему телевизор. Барри и мультики любит, и телемарафоны, и шоу Джерри Льюиса…

Когда Эвелин с сыном часто к нам приходили, мама предлагала пристроить к крыльцу пандус, но дружба оборвалась, и планы не реализовались. Сейчас следовало поднять суперкресло Барри на крыльцо и втащить в гостиную.

Кресло вместе с Барри оказалось тяжелее, чем мы ожидали. Едва Эвелин уехала, Фрэнк вышел из кухни и осторожно занес его в дом, проследив, чтобы Барри не стукнулся головой. В гостиной он поставил кресло перед телевизором. По дороге Барри завалился на бок, и Фрэнк усадил его прямо.

— Ну вот, дружище, порядок, — проговорил он.

Я включил телевизор.

Гостиную и кухню разделял коридорчик. Фрэнк и мама были как на ладони. Вот он потянулся к буфету и словно невзначай погладил маму по затылку.

Мама взглянула на него.

— Выспалась?

Ответ читался в маминых глазах: «Сам, мол, знаешь».

Фрэнк покормил Барри. Вообще-то, по словам Эвелин, Барри уже ел, но французские тосты так его возбудили, что Фрэнк специально для него разрезал несколько штук на мелкие кусочки. Уже второй раз за полтора дня Фрэнк кормил другого человека. Только сейчас все выглядело совершенно иначе. Когда он подносил ложку ко рту мамы, я отворачивался: зрелище было почти интимным.

После завтрака Фрэнк снова усадил Барри перед телевизором. Эвелин привезла сына в ветровке и бейсболке, но мы их с него сняли, потому что уже к половине восьмого стало жарко.

— Дружище, знаешь, что тебе нужно? Обтирание прохладной водой.

Фрэнк наполнил миску кубиками льда и налил немного воды. Потом взял полотенце, окунул в холодную воду и отжал.

Вот он расстегнул Барри рубашку, провел полотенцем по его безволосой груди, по шее, по хрупким, как у птенчика, плечам. Судя по звукам, Барри нравилось обтирание. Обычно он бессмысленно крутит головой, а тут держал ее ровно и смотрел Фрэнку в лицо.