Шесть месяцев спустя (ЛП)

Мы обмениваемся прощаниями, и я поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Через десять минут вынимания одежды я больше не могу сдерживаться.

Мне, по меньшей мере, надо сказать ему, что я уезжаю.

Адам отвечает после третьего гудка, и я слышу музыку на заднем фоне.

— Тебя наконец освободили от наказания?

— К несчастью, думаю, это наказание будет длиться ещё пару лет, — отвечаю я. — Но у меня есть хорошие новости.

— Какие?

— Мы с Мэгги вроде как наладили отношения.

— Адский подвиг, если учесть, что ты даже не можешь выйти из дома, — говорит он. Я слышу улыбку в его голосе.

— Ну, мама не против прихода Мэгги.

Я вздрагиваю из-за молчания, воцарившегося на другом конце линии. Чёрт. Это прозвучало абсолютно неправильно.

— Понимаю, твоя мама не одобряет компанию, в которой ты находилась, так же как и ложь.

Я вздыхаю, скользя к основанию кровати рядом с грудой маек.

— Она расстроена, что я лгала, но да, она также обеспокоена насчёт тебя.

— Но не насчёт Блейка, — догадывается он, и его смех настолько низкий и печальный, что мой живот сжимается от этого звука. — Забавно.

— Слушай, она даже не знает тебя, ладно?

— Но она точно не готова была дать мне презумпцию невиновности, не так ли?

— Это не так… — Я замолкаю и прижимаю другую руку ко лбу. — Моя мама работает в больнице. Она была на смене в ночь, когда ты повредил руку.

Тишина приветствует меня на другом конце трубки. Она длится достаточно долго, чтобы я задалась вопросом, прервался ли звонок или, может, он не планирует отвечать. А затем он отвечает.

— Значит, я полагаю, она рассказала тебе всю историю.

— Она рассказала мне то, что знает. Или то, что она думала, что знает. Она просто беспокоится, Адам. Все мамы беспокоятся.

Он смеётся настолько едко, что я удивляюсь, как мое ухо ещё не ужалило.

— Нет, Хлоя, не все мамы беспокоятся. Так теперь ты тоже волнуешься, да?

— Нет.

— Тогда почему это беспокоит тебя? Потому что это очевидно.

— Слушай, то, что я сорвала пожарную сигнализацию и пробралась на строительную площадку, не означает, что я спокойно отношусь к уголовным преступлениям, понимаешь?

Через несколько ударов сердца я представляю, как мои слова распыляются на него как пули.

Когда он заговаривает, его голос звучит тише:

— Ты думаешь, что я украл лекарства. Может быть, ты думаешь, что я имел с этим дело.

— Ты ворвался в аптеку. Или я должна думать, что ты сделал это, чтобы достать пару мерных ложек?

— То, почему я сделал это, на самом деле неважно, да, Хлоя? — говорит он, и я слышу издевку.

Суть в том, что это важно, и я хочу сказать ему об этом, но как будто оцепенела. Всё, о чем я могу думать, — это та статья в газете и мои попытки объяснить родителям, почему встречаться с вором — умный выбор. И я не могу. Просто не могу представить это.

Не теперь, когда я представляю, как Адам врывается в аптеку.

— Думаю, твое молчание — довольно ясный ответ, — произносит он.

Связь обрывается, а мой рот всё ещё открыт для разговора.

Горло горячее и опухшее, а глаза зудят как сумасшедшие. Я вытираю ладонями слёзы, которые наконец нашли путь наружу, и говорю себе, что разберусь с этим. Вот успокоюсь и перезвоню ему, и всё будет в порядке.

Но в глубине души сидит напуганная часть меня, которая думает, что всё будет совсем не так.

Глава 21

Аэропорт отвлекает меня от тоски по Адаму. Я всегда любила аэропорт на каникулах. Да, очереди длинные, а отмены рейсов приводят к беспорядкам, но если всё идет гладко, это самое счастливое место на планете.

Я скрещиваю ноги, чтобы освободить место для семьи из четырех человек, проходящих мимо меня. Они проходят с нескончаемым потоком болтовни и видеоигр и ярким багажом малышей.

— Я помню вас двоих такими же маленькими, — с грустью говорит миссис Кэмпбелл.

Справа от меня Мэгги подпирает подбородок рукой и смотрит на них.

— Интересно, куда они едут.

— Домой, наверное, — говорю я.

В каком-то смысле я тоже направляюсь домой. Смотрю на Мэгги, и мы обмениваемся пробными улыбками, прежде чем я делаю глоток кофе из Старбакса, который она мне купила. После уведомления о посадке, мы встаём и тянем наш багаж, и всё просто, как всегда было между нами. Есть какая-то сумасшедшая ирония в том, что я лечу на две тысячи миль, в надежде взывая к Богу, чтобы по возвращении всё вернулось к тому, с чего началось.

Мы с Мэгги пристёгиваемся к двум креслам возле окна. Миссис Кэмпбелл устраивается через проход от нас, с наушниками в ушах и кроссвордом, ещё до того, как мы начинаем выруливать на взлетно-посадочную полосу.

— Так как много ты распланировала? — спрашиваю я Мэгги, когда Кливленд за окном превращается в лоскутное одеяло из огней. Она неделикатно фыркает и достает блокнот. Две страницы исписаны незначительными научными записями. Заметки о какой-то научной теории или что-то вроде того. Она переворачивает их, открывая другую секцию. Я вижу список расписания поездов и направлений по неизвестным адресам в Сан-Диего.

— Что это такое? Кое-кто говорил, что это было Сан-Франциско.